Мэриан Кайз - Не горюй !

Педали мелькали, сливаясь в сплошной круг. Создавалось впечатление, что мои суставы смазаны машинным маслом, с такой легкостью они работали. Я крутила педали все быстрее и быстрее, и постепенно тугой узел в груди начал таять. Ко мне пришло спокойствие. Я дышала почти нормально. Когда я наконец слезла с велосипеда, его ручки были мокрыми от пота, а ночная рубашка прилипла к моему телу.

Я вернулась к себе и легла.

Кейт взглянула на мое красное лицо и мокрую рубашку, но особого интереса не проявила.

Я прижалась горящей щекой к холодной подушке и поняла, что теперь засну.

На следующее утро я проснулась рано. Даже опередила Кейт. Мы поменялись ролями: на этот раз она проснулась от моего плача.

- Вот теперь ты видишь, как это неприятно, - сказала я ей, продолжая рыдать. - Разве хорошо так начинать день?

Ко мне снова вернулись ревность и гнев. Стоило мне проснуться, перед моими глазами опять возникли ужасные картинки - Джеймс с Дениз в постели.

Ярость охватила меня, струясь по жилам, как яд. Поэтому, пока я кормила Кейт, я прикончила бутылку водки, после чего вернулась в комнату Рейчел и опять уселась на велосипед.

Если бы в мире была справедливость, то после внерашних упражнений я бы чувствовала себя как парализованная. Но если я чему и научилась за последний месяц, так это тому, что в мире ее нет. Справедливости, я хочу сказать. Так что я не ощущала никаких последствий.

Примерно еще неделю меня съедали злость и ревность. Я ненавидела Дениз и Джеймса. Терроризировала семью, даже не понимая, что я это делаю. А если становилось совсем невмоготу, я садилась на велосипед и крутила педали, пытаясь хотя бы частично освободиться от обуревающей меня ярости.

Еще я много пила.

Я задолжала Анне целое состояние. Хелен брала у меня огромные деньги за то, что бегала в магазин. Мне ничего не оставалось, как платить ей. Я была единственным покупателем на рынке продавцов. Хелен брала меня за горло: я должна была или платить ей, или идти сама. А я все еще и помыслить не могла о том, чтобы выйти из дома.

Поэтому я платила.

Или, вернее, поскольку у меня не имелось ирландских денег, платила Анна.

Я искренне собиралась с ней рассчитаться, как только смогу. Меня не особенно беспокоило, какую брешь я пробиваю в бюджете Анны. А зря. Ведь она получала только пособие и должна была умудряться платить за дозы средних и тяжелых наркотиков, на которые она давно подсела.

Но я заботилась лишь о себе.

Большую часть времени я бывала наполовину пьяна. Я хотела заглушить боль и злость алкоголем. Но на самом деле водка мало помогала. Я лишь чувствовала себя еще более потерянной и запутавшейся. А когда трезвела, требовалась следующая порция, и в ожидании ее действия я ощущала глубокую депрессию.

Никогда не думала, что произнесу эти слова, но на самом деле выпивка не выход из положения.

Может быть, наркотики - но не выпивка.

И только когда я случайно подслушала разговор между мамой, Анной и Хелен, я поняла, каким чудовищем была.

Я как раз собиралась пойти на кухню, но зацепилась рукавом моего свитера (в смысле отцовского свитера) за ручку двери. Пока я высвобождала рукав, я услышала, как в кухне Хелен сказала:

- Она такая стерва! Мы уже боимся смотреть телевизор, потому что она каждую секунду может взорваться.

"О ком это они толкуют?" - заинтересовалась я, готовая присоединиться к моральному уничтожению этой персоны, кем бы она ни оказалась.

- Да, - согласилась Анна. - Вчера, например, когда мы смотрели телевизор, она швырнула вазу, которую я сделала тебе в подарок на Рождество. И все потому, что Шейла поцеловала Скотта и сказала, что любит его.

- Разве? - с возмущением спросила мама.

Я с ужасом поняла, что говорят они обо мне. Наверняка - потому что именно я вчера шарахнула этой ужасной вазой о дверь.

Я тихонько остановилась у дверей и стала слушать дальше. Уж если быть плохой, то до конца.

- Поверить не могу! - сказала явно потрясенная мама. - А что ответил ей Скотт?

- Ой, мама, неужели ты не можешь забыть о сериале хоть на пять минут? воскликнула Хелен, причем с такой интонацией, будто вот-вот заплачет от огорчения. - Мы же серьезно говорим! Клэр ведет себя как чудовище. Как будто бес какой-то в нее вселился.

- Ты в самом деле так думаешь? - возбужденно поинтересовалась Анна, наверняка готовая заглянуть в свою записную книжку и сообщить им телефон хорошего колдуна, умеющего изгонять духов.

- Послушайте, девочки, - мягко сказала мама, - ей нелегко пришлось.

"Да, черт побери, нелегко!" - согласилась я молча, замерев за дверью.

- Так посочувствуйте ей. Потерпите немного. Вы и представить себе не можете, как ужасно она себя чувствует.

"Да уж, наверняка не можете", - снова согласилась я.

"Прекрасно, - подумала я, - пусть попереживают".

- Она вчера разбила твою пепельницу, - пробормотала Хелен.

- Что она разбила? - резко переспросила мама.

- Твою пепельницу, - подтвердила Анна.

"Ах ты, подпевала!" - подумала я.

- Ну, это уж чересчур, - решительно сказала мама. - На сей раз она зашла слишком далеко.

- Ха! - ликующе воскликнула Хелен, явно обращаясь к Анне. - Говорила ведь я тебе, что мама ненавидит эту дерьмовую вазу, которую ты для нее сделала! Я знала, что она только делает вид, будто ваза ей нравится. Иначе почему ей безразлично, что Клэр расколотила ее о дверь, а пепельницу жалко?

"Пора уходить", - решила я и тихонько поднялась по лестнице, потрясенная всем услышанным.

Стыд и позор.

Позднее, когда я лежала в постели и пила сидр, пришел отец. Я ждала его появления. Так всегда было, когда я плохо вела себя в детстве: мама обнаруживала мой проступок и пускала в ход тяжелую артиллерию - посылала отца.

Он тихонько постучал, а потом робко просунул голову в комнату. Можно было не сомневаться, матушка стояла сзади, на лестничной площадке, и шипела:

- Войди и отругай ее! Припугни ее! Меня она не слушает. А тебя она боится.

- Привет, Клэр, - сказал он. - Можно войти?

- Садись, папа, - предложила я, указывая на постель и быстро пряча бутылку крепкого сидра в шкафчик.

- Привет, моя любимая внучка, - обратился он к Кейт.

Ответа я не расслышала.

- Ну? - начал он, стараясь выглядеть веселым.

- Ну, - сухо согласилась я, не собираясь облегчать ему жизнь.

Меня переполняли смешанные чувства. Смесь стыда, унижения, смущения, обиды на то. что со мной обращались как с ребенком, и осознания того, что мне следует перестать весги себя как эгоистичная стерва.

Папа тяжело сел на постель, раздавив пустую банку из-под пива, валявшуюся на покрывале.

Он вытащил ее из-под себя и протянул мне.

- Что это? - печально спросил он.

"А на что это похоже?" - хотелось мне спросить, как будто я снова стала пятнадцатилетней.