Эдит Лэйтон - Гордое сердце

Александра рассмеялась. Она протестовала, но в конце концов позволила ему проводить ее до самой дальней стены. Через несколько минут девушка позвала Драмма, чтобы он проводил ее назад.

- Как вы думаете, можно мне вымыть лицо и руки, пока я еще не легла? спросила она, чтобы завести разговор по дороге к импровизированному будуару.

Ситуация была настолько неловкой, что она постаралась переключить его внимание. Конечно, мужчины знают, что женщины ходят в туалет, но порядочные дамы это никогда не обсуждают. Как абсурдна жизнь, внезапно подумала она, по крайней мере ее жизнь. Как перегружена она мелочами, досадными случайностями и совпадениями. Вот они стоят перед лицом смерти, а ее беспокоит то, что он знает о ее посещении туалета.

- Я бы не стал пить эту воду, - сказал Драмм, - но если вы хотите намочить носовой платок и умыться, думаю, это возможно.

- У меня его нет, - стыдливо призналась она. Хорошо воспитанные дамы всегда имеют платок, подумал Драмм.

- Вот, возьмите мой. Я воспользуюсь им после вас. - Он улыбнулся, а девушка взяла платок и опустилась на колени на краю платформы. Драмм смотрел, чтобы она не свалилась в воду, затем, когда она вернула платок, умылся сам. Поднявшись, он увидел, что Александра устроилась, сидя на полу у входа в ящик.

- Мне пока не хочется спать, - тихо сказала девушка.

- Слишком напуганы? - спросил он, садясь рядом с ней и вытягивая больную ногу. - Не бойтесь. Я рядом и снова на двух ногах, так что нечего беспокоиться. Утром будет свет, и мы сможем решить, как отсюда выбраться.

- Да, надеюсь. Но я слишком взвинчена, чтобы сразу заснуть. - Она помолчала секунду, потом добавила: - В это трудно поверить, правда? Я хотела сказать: мы так хорошо проводили время в парке развлечений, а потом - будто жизнь перевернулась, и нас уже хотят убить! Кто бы мог предугадать, что беда случится с нами среди такой красоты?

- Так устроена жизнь. - Он пожал плечами. - Уродство - это обратная сторона красоты, так же как смерть - противоположность жизни. И то и другое может произойти, когда меньше всего ожидаешь.

- Что вы можете знать об уродстве? - прошептала она, словно самой себе.

Драмм резко повернулся, и Александра увидела на его лице выражение удивленной обиды. И растерялась от своих необдуманных слов.

- Я не это хотела сказать, - спохватилась она. - Я только имела в виду, что раз вы джентльмен, то...

Он взял ее за руку.

- Не извиняйтесь. Вы правы. Я видел уродство, но мне надо было его искать. И даже тогда оно не касалось меня лично, как в этот раз. Я видел войну, лишения, страдания и бывал в опасных ситуациях. Но всегда чувствовал себя сторонним наблюдателем, даже когда находился в самой гуще событий и рисковал жизнью. Я дожил до зрелых лет - и знаете что? Только теперь понимаю, что уродство, темная сторона жизни до сих пор не задевали меня так сильно.

- Потому что вы чувствуете ответственность за меня?

Он долгое время смотрел на нее.

- Да, наверное, - сказал Драмм. - Ну что, вы достаточно устали, чтобы заснуть?

Она отрицательно покачала головой. Он не отпускал ее руку. Становилось прохладнее, темнота, казалось, давила на них со всех сторон. Фонарь был единственным источником тепла и надежды, ей не хотелось уходить от света и от Драмма. Она ощутила исходящее от него тепло и невольно вздрогнула. Он обнял ее одной рукой.

- Продрогли? Здесь сыро, как в канаве. Если бы у меня был плащ, я укрыл бы вас. Садитесь ближе.

Они сидели в тишине. Плеск воды успокаивал, но редкий писк и шорохи заставляли Александру придвигаться к нему. Он мысленно благодарил мышей, и прижимал ее к себе еще крепче.

- Драмм, - произнесла она. - Знаете, я не была...

Он повернул к ней голову. Ее лицо было очень серьезным.

- Я не была его приемной дочерью, он никогда не пытался сделать мое присутствие в его доме законным. Я не говорила об этом никому, и вам тоже, потому что мне было стыдно. Только из-за этого, клянусь. Но я не была и его любовницей. Хотя могла бы стать. Вот почему я бежала. Я подумала, что вы должны знать, - сказала она, и ее голос сорвался. Она откашлялась и продолжала более твердо: - Кто знает, что может случиться завтра? Мне было стыдно, и поэтому я не говорила вам раньше, но теперь нет смысла скрывать, когда все... нет смысла, когда подумаешь обо всем. Это еще одна причина, по которой для односельчан я не подхожу в жены. Но я хочу, чтобы вы знали - я никогда не была с ним близка.

Драмм собирался сказать, что это не имеет значения, но это было не так, и он смолчал.

- Он только поцеловал меня - нет, не совсем так, - с упрямой решимостью продолжала она. - Он никогда не прикасался ко мне и никогда не говорил ничего, что заставило бы меня думать, будто я являюсь кем-то большим, чем нянькой для мальчиков и экономкой. Но последние несколько лет я видела, что он следит за мной. Мы никогда не говорили о моем будущем, но однажды, когда местный парень, доставив нам продукты, начал крутиться возле кухни, мистер Гаскойн сказал мне, что я не должна поощрять его по многим причинам. Он заявил, что у него есть что мне предложить, если я по-прежнему буду хорошей девочкой. Я ему поверила, - тихо произнесла она. - Прошло несколько дней после дня, считавшегося датой моего рождения, и я считала, что мне уже восемнадцать лет. Я мыла посуду вечером, когда мальчики легли спать. - Она замолчала, проглотила комок в горле, потом продолжила: - Это была такая мелочь, но Боже мой! Как все переменилось. Я почувствовала его дыхание на своей шее и не могла этому поверить. Он прикоснулся к моей шее губами! Ощущение было ужасным. У меня поползли мурашки по коже, а в животе стало холодно от его холодных губ. Я думала о нем как об отце, вы понимаете? Я повернулась к нему, напуганная. Он рассмеялся. "Пора", - сказал он, заигрывая со мной. Мне стало страшно. "Александра, - сказал он и поклонился, - ты хорошая девочка, работящая. Думаю, уже пора. Ты окажешь мне честь, став моей женой?" Он, наверное, все понял по моему лицу, потому что его улыбка исчезла и он по-деловому произнес: "Я решил, что могу сделать тебя миссис Гаскойн, чтобы у тебя появилось законное право остаться здесь. Ты теперь в таком возрасте, что люди начнут болтать всякие глупости". Я отказалась. Он был оскорблен. Очень разозлился. Пригрозил, что не разрешит мне остаться, если я не соглашусь. Сказал, чтобы я не глупила и не лишала себя единственной возможности стать уважаемой дамой. Он говорил, что все знают - я живу с ним без всякой компаньонки, и легко поверят в самое худшее, если он скажет им, что не является моим опекуном. А когда я спросила, что соседи подумают о нем самом, он ответил: его поздравят с тем, что он сделал из меня порядочную женщину, и все будут избегать меня, если я не соглашусь. Он повторял, что без него у меня не будет ни дома, ни имени. Наконец, он назвал меня... плохим словом. И заявил, что надеется, на следующее утро я стану относиться к его предложению по-другому. Так и получилось, произнесла она. - К утру я собралась и ушла. Отправилась в Бат, надеясь остановиться у девушки, с которой переписывалась еще со времен пребывания в приюте. Она вышла замуж за галантерейщика, который открыл там магазин. Я рассказала Киту и Вину, куда еду, и они обещали не выдавать меня мистеру Гаскойну. Но я пробыла там всего несколько дней, вскоре мне прислали известие, что он отправился искать меня и простудился. Болезнь перекинулась на легкие. К тому времени, когда я вернулась, он уже умер. Думаю, это я убила его. - По ее лицу катились слезы. - Но я не могла выйти за него замуж. Он сделал для меня так много, а я не могла, просто не могла!