Константин Николаев - Брачный сезон, или Эксперименты с женой

- Домой? - маразматическим голосом спросил меня "К" и блеснул лысиной.

- Да, - устало согласился я и двинулся вниз по лестнице.

Глава 7

В темном переулке

Что бы это могло значить, думал я, пробираясь темным двором к Катькиному дому (вернее, к таксофону, который стоял в этом дворе: без уведомительного звонка я никогда и ни к кому не заявляюсь), неужели Мария Антоновна втюрилась в меня по уши? Быстро, быстро... А может, ее приглашение и в самом деле лишь обычная благодарность? Хорошему учителю.

Это я-то - "хороший учитель"! Пришел на собрание пьяный, все перепутал... И вот, пожалуйста, теперь расхлебывай.

К мадам Колосовой я отправился с двоякой целью. Точнее, цель-то у меня была одна - обсудить наболевшие за день вопросы. А вот тема этого разговора была как раз двоякой.

Во-первых, выговорить Катьке за ее подружку Марину. Кого она мне, в конце концов, подсунула! Или Кэт настолько плохо меня изучила (за столькие-то годы общения!), что принимает за законченного идиота, способного клюнуть даже на такой персонаж, как эта театрально-озабоченная Марина?

Во-вторых, я намеревался посоветоваться с "подругой дней моих суровых" о приглашении на вечер к Марии Еписеевой. Все-таки женщин Катька знает гораздо лучше меня. Надо отдать ей должное...

Зайду и спрошу прямо в лоб: что делать? (Вернее, как понимать.) А потом уж как следует отчитаю за Мариночку. Нет, лучше сначала как следует отчитаю, а потом спрошу...

Вообще-то хорошо иметь подругу, подобную Кэт. У меня, конечно, есть и друзья. Например, тот же Ленька Тимирязьев. Или вновь объявившийся Виталька Рыбкин. Леньке я, разумеется, могу сказать многое. Почти все. Но не скажешь же ему, убежденному холостяку и в чем-то даже женоненавистнику, что собрался жениться, правда пока не знаю на ком. В самом лучшем случае Тимирязьев обронит: "Да ты что, старичок, опупел? Может, за пивом сбегать здоровье поправишь?" А в худшем... Словом, серьезно он к этой информации даже теоретически не сумеет отнестись. Какие тут дельные советы?

Что же до торговца кетчупом Рыбкина... если мы и были некогда близкими друзьями, то теперь нас разделяет огромная пропасть... Я не говорю финансовая - мозги у нас с Виталькой слишком разные. Впрочем, и всегда таковыми были. По молодости это как-то не очень понимаешь. Просто тебе приятно общество какого-то человека, вот ты и общаешься. И только-то...

Постой, постой, - плавное течение мыслей внезапно застопорилось, - во сколько завтра следует явиться к Машеньке? В моей голове Мария Антоновна Еписеева уже почему-то трансформировалась в Машеньку. Елки-палки, тогда же, когда и к Витальке. В семь. Этого еще не хватало. Да Виталька убьет меня (кто знает, может, и в прямом смысле?), если я не приду на встречу с этой его... как ее?.. Ларисой!

Звонить было уже поздно. Это, разумеется, не касается Катьки. Ей я могу позвонить хоть в четыре утра. Ладно, завтра позвоню и извинюсь, с облегчением решил я. Мои мысли вновь заструились плавным потоком.

Вдалеке замаячила полуразрушенная будка телефона-автомата. Я устремился к ней, в голове возник довольно пасторальный образ мадам Колосовой. В моем утопическом представлении она была весьма тонкой натурой, способной понять тебя с полуслова, пожалеть, дать совет, денег, накормить и уложить спать.

Отчасти Катька, разумеется, соответствовала этому эпическому образу. Я почти любил ее, напрочь забыв о том, что приключалось со мной уже не раз. Я склонен идеализировать людей, которых не видел хотя бы день. А когда эти люди оказываются во плоти и крови, а не той иконой, что создал я в своем воспаленном воображении, я начинаю возмущаться.

Вот наконец и телефонная будка. На втором этаже дома, к которому привалилось это убогое сооружение, красновато светилось Катькино окно. В подворотне у подъезда мадам Колосовой кучковались какие-то подозрительные личности.

Я заглянул в будку через разбитое стекло. Проверить, не срезана ли трубка и вообще имеется ли сам телефон. Все было в порядке. Я смело шагнул в заплеванную темноту и снял тяжелую трубку. Гудок тоже был на месте. Личности в подворотне слегка оживились.

- Кать, - сказал я после бодрого, несмотря на позднее время, Катькиного "але", - к тебе можно?

- А-а, Васильев... Объявился, голубчик. Что ж, заходи, если не боишься сюрпризов, - непонятно отозвалась моя подруга. - Через сколько лет мне ожидать твоего пришествия?

- Я из автомата. Так что минуты через две...

Минуты через две я стоял в плотном кольце тех самых личностей, что от скуки толклись в подворотне.

- Брат! - миролюбиво обратился ко мне щуплый человечек в короткой кожанке и тут же, вопреки всяким правилам стиля, добавил: - Рваные гони! Мелочишкой побалуй!

Не успел я ответить, как из задних рядов раздалось:

- Да что ты цацкаешься с этим очкариком! Дай ему в рыло, и будет с него...

Голос показался мне знакомым, и я инстинктивно вытянул шею, чтобы посмотреть, кому он принадлежит. Видимо, человек в кожанке воспринял этот жест как некую угрозу и, подпрыгнув, с размаху залепил мне кулаком в переносицу. Мои очки сложились пополам. Я как сноп рухнул в лужу, успев меланхолично подумать: "Это уже четвертая пара за год. До зарплаты далеко. На какие, спрашивается, шиши..." Мысль утонула в мягком мареве. Это был нокаут.

- Ты что это там, стервец, роешься? - услышал я напоследок Катькин голос откуда-то сверху (видимо, она вышла на балкон). - А ну проваливай отсюда, пока...

"Он лежал на песке, раскинув ноги в парусиновых брюках, и ловил последние лучи уходящего солнца. Последние лучи в его благородной жизни..." Кто же это написал?

Я почувствовал чьи-то пальцы во внутреннем кармане своего пальто. Открыв глаза, увидел над собой напряженное бугристое лицо нашего физкультурника Мухрыгина и отворот знакомой адидасовской куртки. Я хотел что-то сказать. Вроде: "Все грабишь, а знаний-то - нет", - и провалился в глубокий омут.

Рефери медленно досчитал до десяти. Я выбрался из нокаута и открыл глаза. Адидасовца Мухрыгина рядом не было. Вместо физкультурника надо мной склонились рыжие космы взволнованной мадам Колосовой. Может, Мухрыгин мне попросту пригрезился?

- Ну ты как, ничего? - спросила Кэт, подбирая с моей груди заботливо сложенные хулиганами руины очков.

Я промямлил нечто невразумительное. Катька покрутила два стеклянных кругляшка с дужками.

- Здорово они тебя, Васильев, здорово. Надо было посещать в детстве секцию бокса. Ладно, очки я склею. Скотчем. И видно ничего не будет... То есть никто не заметит. Потом купишь новые. А кстати, - вдруг озаботилась моя подруга, - как у тебя с наличностью? В твоем трупе кто-то копался.

Я запустил дрожащие грязные пальцы в карман. Там, разумеется, было пусто. Я принялся обшаривать внутренние швы. Но Кэт снова подала голос: