Эдна Миллей - Любовный хлеб

Твоя любовь ко мне цветку подобна —
Отринув смерть, в дремоту влюблена,
На жертву и на подвиг неспособна;
Поникла, словно стебелек, она,

Воззрилась, изумясь, на вихорь тот,
Который лепестки ее сметет.

Когда Любовь меня разоблачит,
Повергнув этот гордый лоб во прах,
На миг не усомнюсь в ее правах —
Какой-то смысл высокий в этом скрыт,

Скупое совершенство; пусть звучит
На улицах, благовестит в церквах,
Что я отведала, себе на страх,
Любовный хлеб. Он мне, как Смерть, претит.

Все сказано. Не стоит продолжать.
Не любишь ты — на том и порешим.
Твоей рабыней, вопреки всему,

Я стала. Плен мой будет нерушим,
И это каждый волен осмеять,
Но муки я не выдам никому!

Я — только лето сердца твоего,
Не все четыре времени в году.
В иных краях достойней существо
Ты встретишь: нет, я большего не жду.

Осенний груз плодов я не коплю,
Нет зимнего прозрения во мне,
И слишком долго я тебя люблю,
Чтобы звенел мой голос по весне.

Вот почему за летом вслед крадусь
И барабаны войск моих молчат.
Подобно лету, я к тебе вернусь —
Ты будешь вновь цветку и птице рад.

Иль даже лета своего черты
В другой поре найдешь невольно ты.

О, если любишь, радость раздели
Со мной — иль дай мне часть своих страданий!
Лишения твой жребий рассекли,
Жестоко полоснув по тонкой ткани.

Златая нить моей судьбы прочна,
Незыблема — ей нипочем наветы.
Она несчастьями закалена,
И ты прекрасно понимаешь это.

Побудем же хоть день наедине
И окунемся в солнечную ясность,
В цветущий сад! — иль вновь придется мне
Брести, как ты, сквозь горе, смерть, опасность…

Пойдем встречать то, что с весною схоже:
Ведь если это не любовь, то что же?..

Жалей меня не оттого, что свет
На склоне дня покинул небосвод;
Жалей меня не оттого, что след
Красы былой с полей и рощ уйдет;

Жалей меня не оттого, что лик
Луны поблек, волна стремится вспять;
Не оттого, что страсть мужская — миг
И больше мне твоей любви не знать.

Давно известно мне: любовь — пурга
Цветов, летящих с вишневых ветвей,
Прибой, швыряющий на берега
Обломки затонувших кораблей.

Жалей меня за то, что разум скор,
А сердце неразумно до сих пор.

Вдруг от твоей всем видимой личины
И от твоих рассказов устаю,
Рассеянно из беглых мыслей вью
Свою причудливую паутину;

Тебе в лицо и на руки смотрю,
Любя, не знаю, в чем любви причина…
«Но он в стихах так изливал кручину,
Так пел восторг!» себе я говорю.

Припомни, друг, когда черты чужие
Начнешь искать, всмотрясь в мои черты,
Как в книге ты меня узнал впервые,

Как за строку в меня влюбился ты:
Мы связаны, покуда пальцы злые
Не сдавят горла певчей Красоты!

Вовек не затянуться этой ране —
Ее не смерть, не злоба нанесла:
Сама любовь истлела, отцвела,
У Красоты оборвалось дыханье.

Теперь на этой выжженной поляне
Трава не вырастет: сгорят дотла
Ростки — их уберечь я не смогла.
Там, под землей, горчит мое страданье.

Я вынести могу ветра в апреле,
А в августе — последний летний гром;
Я знаю, что мы все в земной постели,

Ко праху прахом отойдя, уснем.
Но смерть мечтаний лучших в колыбели
По сердцу моему — удар ножом.

Опять приду на этот хмурый берег
И хижину поставлю у воды,
Так, чтобы водоросли — знак беды —
Чуть-чуть моей не достигали двери,

Так, чтоб исчезла боль моей потери,
Прозренье унесло ее следы.
Здесь будут мысли ясны и тверды,
Лишь здесь познаю счастье в полной мере.

Любовь из глаз твоих ушла мгновенно,
Не помнят нежных слов твои уста;
Миг — и исчезнет вкупе с тем, что тленно,

Полунапевность, полунемота.
Зато все те же скалы в буйстве пены
Увижу там, где юность прожита.

Признаться, я люблю тебя не так,
Как жизнь — к примеру, меньше, чем вьюнок,
Что вкруг стены оставил гибкий знак,
Не как листвы осенней костерок.

Но ты — ты светишь мне в моей судьбе
Жемчужной мглой, предвестницей дождя.
Упрямо взор мой приковал к себе!
И я смотрю, смотрю не уходя.

Пройдут недели, прежде чем пойму,
Зачем мне помнить цвет твоих кудрей,
И как они растут, и почему
Я от словес твоих живу мудрей.

Узнает мир, что я тебя люблю,
Хотя любви сейчас не сознаю.

Я женщиною рождена, и мне
Присущи наши, женские понятья.
Готова я упасть в твои объятья,
Когда мы вместе; въяве ли, во сне

Пульс прояснен, а разум — в пелене.
Так создан свет — над беднотой и знатью
Владычит Страсть. И снова я проклятью
Подчинена, унижена вполне.

Ты не подумай, что из-за измены
Здоровой крови шаткому уму
Я сразу полюблю тебя. На смену

Презренью жалость сердцем не приму —
Напротив. Нам, безумцам, несомненно,
Слова при новой встрече ни к чему.

О музыка, не умолкай, звучи!
Обратно в мир не отвергай, продлись!
Твои животворящие лучи
В моей душе, как маяки, зажглись.

Ты властного прозрения полна:
Злость, зависть — все, гнетущие Добро,
Застыли в путах колдовского сна,
Как поварята в сказке у Перро.

Вот лучший в жизни миг! Покой храня,
Цветет напев, а хрупкий стебелек
Его истерзан… Не отринь меня,
Гармония, пока не грянет Рок

И мой волшебный город не сметет…
О музыка, одна ты мне оплот!

Из всех кричащих в крайностях недужных:
«О, смилуйся, жестокая Любовь!»
Сочти меня слабейшей из ненужных —
У них на смятом сердце рдеет кровь.

Они томятся, криком оглашая
Темницу и во сне и наяву.
Моя кручина в точности такая:
«Пусти на волю! Не переживу!»