Эдна Миллей - Любовный хлеб

Оборотясь, взгляну на клен,
Осенним ветром оголенный,
Увижу холм — все лето он
Таился за кленовой кроной.

Кабы Скорбь меня вела
Тем путем смятенно,
Я б увидела — смогла —
Брызги почек клена.
Я бы видела — репьи
Все к земле приникли:
Мысли скорбные мои
К скорби не привыкли.
Все бы видела, скорбя, —
Каждый бугорочек,
Гниль весеннего репья,
Кровь кленовых почек…

Пол у ней не подметен,
Посуду моет редко —
Целый день на солнышке
Жарится соседка,

Заполночь далеко
Держит настежь дом,
Топит печь не раньше,
Чем часу в восьмом.

Вскапывает грядки
Совком да чайной ложкой,
Полет квелый свой салат
Под луной сторожкой,

Ходит как в тумане —
Право, это странно:
Занимает масло,
Отдает сметану!

Словно бы лужайку,
Свой стрижет газон —
Клевер оставляет
С четырех сторон.

День ли, два дождливых дня
Я с тобой была —
Вот и все, что для меня
Жизнь приберегла.

Побрели, кивнув друзьям
Как бы между делом,
Мы к смородинным кустам,
Голым, поседелым.

Говорил ты все не то,
Будто мне назло.
В клетку черную пальто
Так тебе не шло!

День ли, два дождливых дня,
Слова горький хмель…
Что ж ты в сердце у меня,
Ровно птичья трель?..

Дорога железная в миле от нас,
А день так громок и так речист.
Состав мимо нас не идет сейчас,
Но слышу вдали паровозный свист.

Не ходит здесь по ночам состав,
А ночь притихла, все уже спят.
Но слышу — пыхтит паровоз, устав,
Но вижу — трубы его искрят.

Хоть греет мне сердце ласка друзей
И лучших не встречу я никогда,
Вскочить бы в поезд — неважно чей,
Уехать — не все ли равно куда!

Живет, как встарь, моя душа —
Как дом, распахнута она,
Но зябнет от твоей любви,
Метелями занесена.

Горит ночник, и стол накрыт.
Жду гостя, ужин на столе,
Но зябну от твоей любви,
Густеет иней на стекле.

Я чувствую — зима близка:
Поникли на ветвях листы.
Узнала я твою любовь
И в дом внесла свои цветы.

Полью их всласть, потом сорву
Со стебля бурый лист сухой;
Им зябко от твоей любви,
Уход им нужен и покой.

Когда-то увидала я:
Дерется стайка воробьев;
Пригрела одного птенца,
Даря ему свою любовь,

А после вслед смотрела… Хлеб
Птенцам голодным накроша,
Поставлю плошку на крыльцо.
Как встарь, живет моя душа,

Но зябнет от твоей любви.
Я брошу крошки за окно,
А там, склюют ли их птенцы
Или оставят — все равно.

Вовеки я непокорна погребенью влюбленных сердец!
Так есть, так было, так будет — но я непокорна.
Мертвы они в венках из лавра и лилий —
всему приходит конец…
Всех прелестных проглотит мрак зловещий, бесспорно.

Любящие, мудрецы, ваше место в земле.
Все вы станете прахом, холодным и равнодушным.
Все исчезнет, кроме отблесков чувств, смеха навеселе.
Останутся фразы, подобные формулам скучным.

Мертвые, ваш облик, честность, любовь земная —
Все это было когда-то, а теперь удобряет цветы.
Прекрасны, ароматны розы, я знаю,
Но не приемлю: свет ваших глаз
превыше любой красоты.

Все ниже и ниже в могильную тьму
Опускаетесь вы, покинув мир, сияющий животворно.
Никому вам нет равных ни по храбрости, ни по уму…
Знаю. Но смерть не приемлю, вовеки ей непокорна!

От того, что любила вас в среду,
Какой вам прок сейчас?
Сегодня четверг — не люблю вас больше,
Вот и весь сказ.

И ни к чему вам сетовать мне
На свой изменчивый рок.
Ведь от того, что любила вас в среду,
Какой мне прок?

Земля своих детей не понимает.
Когда не по себе бывает нам,
От шума городов изнемогая,
Мы возвращаемся к ее лесам.

Земля для всех распахивает двери,
Хотя ее созданьям счета нет:
Подранки-люди и подранки-звери
Бредут к ней, волоча кровавый след.

Земля чуть свет встает, листвой хлопочет
Украсить год, потом листву стряхнуть,
А горевать, баклуши бить не хочет —
Ей недосуг негромко помянуть

Того, кто не хранит всего, что было,
Лежит в покое дни, года, века;
Того, чья безымянная могила
В угрюмом запустении горька;

Того, кто знал печаль и пораженье,
Того, кто друга отдал, не скорбя,
За лист ольхи — земное утешенье,
Которое не сознает себя.

Затишье в битве меж землей и небом
Колеблет верность разума беде и страху,
Тем воздуху, воде, огню и праху
Даруя пятую стихию.

По изволенью разума на краткий миг
Заденет обод Времени за склон горы.
Замрет Пространство, умещаясь до поры
В люльке ладони.

Тогда в вечерних сумерках по осени
Одна на западе дерзнет блеснуть
Венера, освещая судну путь
В спокойной бухте.

Над этой суетой мой дух в спокойном бденье
Плывет на утренней заре; лишь небо блеклое над ним.
Только волна порой колыхнется в скольженье
Над пловцом невесомым: он видит широкое утро,
он слышит,
Как чайка кричит на рыже-красной косе
криком резким и злым.
Пловец жаждет моря лениво, как бы желая сказать:
«Миг — и рот мой досуха выпьет этой зыби
зеленый дым».
Как больно дышать, приближаясь к морскому дну!
Вода на легкие давит и разум крушит,
а поглубже взгляну —
Потесниться пора, вижу добрый десяток видений,
Десяток видений, тонущих в суете
Более вязкой, чем воздух: виденья зловещие те
Душу хотят потопить во смраде своих испарений.
Так и блуждаю, пожирая плоды, какие найду.
Все карабкаюсь — только бы выплыть и никогда не узнать,
Как душу пленит зловещая рать,
Как душа затрепещет отчаянно в путах водорослей, в аду.

Девчонкой несмышленой сказала я наперекор любви:
Нет, никому на свете думы тайные мои
Я не доверю и не раздарю
Секретов никому
Ни в шторм, ни в штиль, ни в смутную зарю.
Вовеки не пущу по ветру тайну!
…Ограбили случайно
Меня, девчонку, солнце с ветром — как вышло, не пойму.