Эдна Миллей - Любовный хлеб

Вот книга переплетом кверху; ты
Ее не дочитал. Нет, я не верю,
Что нет тебя! Ты здесь, я кожей чую
Твое присутствие: смеяться впору
Над подлинностью рокового сна.
Но смех сдержу. И снова всюду тихо.
Раскрыта книга кверху переплетом…
Ты, книгу отложив, подумал, верно:
«Почти конец — который же из двух?»
Потом ты встал, надеясь кончить книгу.
Качалка, опустев, еще качнулась,
Еще чуть-чуть, и, вздрогнув, замерла.
Когда же уходил ты навсегда
Из этой комнаты, качалка так же,
Тобою вспугнутая, покачнулась
Вверх-вниз неслышно…

В коричневом блокноте (мой подарок)
Написаны твоей рукой слова
Размашистые поперек страницы —
Последний росчерк твоего пера!
Букв хитроумные переплетенья,
Петлею перечеркнутые буквы
Вот здесь и здесь. Хотя ты ростом мал,
А пишешь крупно! Как, однако, страшно
Слова ты подобрал и как нехитро…
Ведь ты не мог знать, что с тобой случится,
А если б ты мог знать свою судьбу
(Но что из этого?), однако, если б мог
Ты чуять смерть, — оставшееся время
Ты бы провел со мной без этой строчки;
Я б удивилась записи другой.
Но ты не знал, где смерть тебя застигнет.
И вот последние твои слова,
Такие величавые теперь:
«Сегодня я сорвал цветной горошек».
Сегодня! Может быть, там был бутон,
Оставленный тобой до завтра? Милый,
Все увядает. Не пришел и ты.
В тот день ты был в объятиях моих.
Теперь пустынен круг сомкнутых рук,
Как жизнь моя! В тот день ты преподнес
Цветной горошек мне. Я вспоминаю
До ужаса отчетливо, как запах
Твоих садов ты в жизнь мою привнес.
Мне протянув цветок, ты покраснел:
Не на цветок смотрела потому что,
А на тебя; ты понял мой намек,
Меня горошком шлепнув по губам.
Ты был прекрасен, Божие созданье!
Когда ты мне прикалывал цветок,
Я в волосы тебя поцеловала.
Ты помнишь? О, возлюбленные руки!
Их не удерживает больше память.
Зачем нам небеса, когда земля
И так прекрасна? Дай нам Бог любви!
Но Бог, к прискорбью, нас любви лишил,
Навечно записав в своих скрижалях
Несчастий наших правильный ответ.

А тот цветок — где он теперь, не знаю.
Сама же спрятала, наверно, где-то,
А где — ума не приложу. Не помню
Я даже цвета мертвых лепестков —
Цветок был как цветок, но был он первым,
Что в том году расцвел, а стал последним.
О, знать бы… что из этого? пусть так!
Когда приходит смерть, то остается
Так мало от реликвий, чья судьба
Мгновенна.
Можно сотворить веревку
Пеньковую из слов, чтоб вздернуть мир:
«Ты был со мной — тебя со мною нет».
Вот петля стянута, и мир повешен.
Где правда, что на висельный помост
Взошла? Ее слова сжимает мысль.
Не записать ли их? Дай посмотрю,
Как это выразится на бумаге:
ТЫ БЫЛ СО МНОЙ. ТЕБЯ СО МНОЮ НЕТ.
О малые слова, вас так легко
Взяла бумага, даже с грузом скорби.
Слова распались, будто нет тоски,
Их сплавившей в одно, и эта тема —
Лишь слов набор, но в них воплощено
Ужасное достоинство. Пусть Бог…
Пусть Бог порвет нить памяти моей —
Нить, на которую ты мной нанизан.
На дыбе памяти застыл мой разум…
Сонм образов! О только бы уснуть!
Посплю — и снова мыслью улечу
В тот летний день, когда мы были вместе.
И та же дата на календаре.
Как бы по Божьему соизволенью
Мир отодвинут чуточку назад:
Утихло горе, радость впереди.

Слиянье наше было совершенно:
Не знали мы, что розно умереть
Нам суждено, что я жива, а ты…
Что я молю, а ты меня не слышишь!
Наверно, струны наших двух сердец
Переплелись основой и утком:
Родного сердца золотые струны
Заткали скромный мой узор навек.
Теперь мертва сияющая ткань.
Часть сердца твоего во мне болит.
Часть сердца моего с тобой в могиле —
Я будто надвое рассечена.
Зачем мне жить? Что значу я для жизни?
Я — судно без спасительной звезды —
Испытываю еженощный страх,
Что, пробуждаясь, обостряет чувства;
Трепещут нервы, воля, даже воздух.
Вот-вот раздастся рвущий слух аккорд.

Тьма, Тьма — одна метафора в уме.
Другие блекнут, и стена контрастов
Разрушена; противоречья скопом
В безликость мчат, туда, где день и ночь,
Мороз и оттепель, и даже жизнь
И смерть — одно и то же… Мне-то что?
Мне дела нет до птиц и до цветов:
Ты был моим цветком и певчей птицей!
Грянь, несозвучье, пусть весь мир зачахнет!
Не стану украшать твою могилу
Гвоздиками, как принято у вдов,
Кичащихся своей поддельной скорбью.
Среди многообразья ощущений,
Приниженных твоим исчезновеньем,
Стоит отъединенно лишь утрата.
Кручинюсь, но не стану насмехаться
Над истиной моей, бренча страданьем —
Огромна истина моей утраты.
Тебя не дозовешься; не хочу,
Чтобы к тебе взывал мой хрупкий голос,
И я не смею повернуться вспять,
Промолвить: «Я стою лицом к тебе».

Не ведаю, где ты теперь, не знаю,
Где твой покой — на небе? на земле?
Ты телом и душой в земле, наверно.
Не обольщусь примерами кликуш,
С рыданьями глазеющих на небо,
Живущих глупой, исступленной верой!
Пусть мир вопит, пусть истечет слезами!
От горя я нема…
Что говорю?!
Спаси, Господь, безумную меня,
В безверии плюющую на четки!
Ужель моя так обветшала вера?
Дай, Господи, уверовать мне вновь,
А вера временную боль смягчает.
Пускай немного погорюет боль,
Навзрыд поплачет! возрыдать бы мне
Над мировой утратой, над венками,
Засыпавшими свежие гробы!
Нет, мир силен не истиной, но Верой.
Когда иссякнет Вера — средоточье
Всех верований прочих, — рухнут птицы
И захлебнутся рыбы в океане;
Бразды правленья в Божиих руках
В чудовищный колтун преобразятся…
Безумье воцарится — и людей,
И целый мир помчит к уничтоженью!
О Боже правый, снова я прозрела!
Дыханье пресеклось — опять картина
Внезапная пред взором предстает —
Вселенский свиток Хаоса и Зла.
Кружатся в нем ущербные планеты.
Они все кружат, кружат и кружатся,
И скорость множат из витка в виток,
Чтобы, избави Бог, не оглянуться
И, трепеща, не сгинуть невзначай…

Нет сил, как я устала! Это слишком.
Но я ведь все-таки не дух бесплотный.
Скорей уснуть, хоть мертвый мне приснится!
Я не бесплотный дух! скорей уснуть!

О, люди обезумевшей планеты!
Земля, ты, словно мошка над огнем,
Вкруг Солнца кружишь, но уж обрекла
Себя на смерть, — вот-вот слетишь с орбиты.
Среди сестер-планет тебе не выжить:
Предчувствием несчастья ты покрыта.
Да, вот оно, масштабом беспримерно
И неохватно разумом людским!
Народы, страны — смертники, наверно.
Страна любая, города, деревни —
Все под прицелом, все, кого безгневней
На свете нет; не будет ни предела,
Ни смысла нашим бедам роковым.