Герман Воук - Марджори

Марджори скорчила ему рожу и вошла в здание. Ноэль сидел за фортепиано, разучивая мексиканскую песню с группой собравшихся вокруг него людей. Он по-прежнему был в желтом выгоревшем костюме. На крышке фортепиано лежало сомбреро, украшенное серебристыми блестками. Ноэль выглядел очень странно, его лицо было своеобразного темно-коричневого цвета, а волосы — густые, волнистые и белокурые.

— Эй, Мардж, ты получила удовольствие от праздника?

— Это было замечательно. Если не считать того, что я ни жива, ни мертва.

— Праздник прошел хорошо, не правда ли? — Он оставил фортепиано. Его глаза и зубы оттеняли блеск коричневого грима, на лице сверкала мужественная усмешка. — Ни один лагерь не имеет ничего подобного. Конечно, это просто набор банальных глупостей, но было весело.

— Очень весело.

— Твои родители получили удовольствие?

— Да. Они уже уехали. Она чудесно провели здесь время.

— Надеюсь, что это так. Они на самом деле очень приятные люди. Этим утром мы с твоей мамой подружились.

— Она мне рассказала.

— Тебе сегодня больше не надо работать, не так ли? Никаких танцев не намечается.

— Хорошо. Разве только ты захочешь, чтобы я сделала что-нибудь.

— Нет, нет, я просто так, хотел узнать… Почему бы тебе не поужинать со мной при свете факелов? Со мною и твоим дядей? У меня такое чувство, что я не видел тебя целый год.

— О, разве? — Она рассмеялась с облегчением. — Поэтому ты послал за мной? У меня тоже похожее ощущение. Я бы с удовольствием, Ноэль, спасибо. Я пойду и переоденусь.

— Подожди, есть еще одно дело.

Подошел Уолли и встал рядом с Марджори; он начал приставать к ней, чтобы она выпила.

— Вот, Морнингстар. Выпей за кого-нибудь, кто у тебя умер или кого уже давно нет в живых.

Марджори с неохотой взяла у него стакан и сказала Ноэлю:

— За этого дурака, посмотри на него. Он пришел и разбудил меня своим влажным, пропитанным ромом поцелуем.

Ноэль рассмеялся, посмотрев на Уолли с дружеским любопытством.

— Ну, что случилось с тобой, молодой степенный человек? «Южный ветер» окончательно вселился в тебя, эй?

— Я усвоил местные обычаи, — ответил Уолли. — И когда я падаю, я падаю, как Люцифер. Вас заинтересует, очевидно, что я всерьез не замечаю своей невежественности.

— Уходи прочь от меня, — сказала Марджори. — Я никогда больше не буду разговаривать с тобой.

— Чепуха, — перебил ее Ноэль дружелюбно. — Это такой сноб с лучистыми глазами, если он не сблизится со свиньей, не напьется, не влюбится, то будет проводить вечера за чтением ей Т.С. Элиота.

— Это показывает, как много ты знаешь. Я открою тебе мой план действий, — сказал Уолли. — Ровно в полночь, после того как я сделаю соответствующее сообщение по громкоговорителю и включу прожектора, я приведу в экстаз эту свинью в самом центре лужайки. Прочь устаревшие запреты. Отношения полов — это прекрасно.

— Ты в плохом состоянии, — помрачнел Ноэль. — Послушай, Мардж, дело заключается в том, что праздник обычно достаточно хорошо выглядит ночью. Половина людей уезжает домой: новизна карнавала уже выдохлась, даже фейерверки почти не помогают. А у нас есть много заявок, чтобы повторить бой быков во время ужина, только — часть представления, когда выступают бык и твой дядя. Но он был ужасно поражен, и…

— Не надо, Ноэль, я думаю, что он сделал достаточно для одного дня, ты так не считаешь?

— Ну, вот поэтому я и хотел спросить тебя.

— А что? Это важно? — Она была обеспокоена внезапным изменением его бодрого жизнерадостного настроения. — Я имею в виду… Ну, это, конечно, пустяки, но как бы там ни было, Ноэль… я знаю, что он с нетерпением ожидает ужина с тобой за одним столом, это такая большая честь в его глазах…

— Почему бы тогда ему не повторить номер, Марджори? Ведь он был просто неподражаем… Я знаю, что Грич не заплатил бы ему ничего больше. Он просто попил бы его крови, вот и все. Но я заплачу ему еще пятьдесят из моего собственного кармана.

— Послушай, Ноэль, а может, ты сам спросишь его? — Было очень неприятно вести разговор о деньгах с Ноэлем и выслушивать его заявления о том, сколько он заплатит ее дяде.

— Хорошо, я поговорю с ним, если ты не возражаешь.

— Но он будет ужинать с нами? Если ему придется отказаться от этого из-за выступления…

— Конечно, будет. Перед представлением.

— И затем он будет исполнять все эти трюки с полным желудком, — заметил Уолли. — Забавно.

— Уолли, ты не мог бы помолчать? — с раздражением сказал Ноэль. Но потом улыбнулся, похлопал Уолли по спине и произнес с обычной приятной теплотой в голосе: — Извини. Темперамент. Нервы. Переутомление. — Он повернулся и крикнул певцам, которые стояли у фортепиано и обсуждали что-то: — Мы продолжим через пять минут, ребятки! — Ноэль обнял Марджори недолгим, но крепким объятием. — Посмотри, какой сегодня прекрасный вечер. — Он торопился к артистам.

Марджори взглянула на Уолли и сделала большой глоток из стакана.

— Скажу тебе, это необыкновенно. В нем есть вкус ананаса.

— Пойдем, — сказал Уолли, взяв ее за локоть.

— Куда?

— Ты тоже сделаешь мне выговор.

— О нет! Раз ты знаешь, что я собираюсь сказать, я не буду.

— Поверь мне, Морнингстар, каждое слово, которое когда-нибудь ты мне скажешь, запомнится и останется в моем сердце.

Марджори сделала еще один большой глоток из стакана.

— Почему это вино совсем некрепкое, оно как фруктовый напиток. Однако, как тебе удалось достичь такого состояния?

— Хочешь еще выпить?

— Конечно.

— Идем.

Серую скалу, что была позади этого здания, называли Местом влюбленных. Они сидели за стаканом вина под открытым небом, которое в тот вечер было безоблачным. Дул прохладный легкий ветерок, солнце уже опускалось огромным оранжевым шаром за деревья и бросало длинные, струящиеся лучи на озеро. Уолли обернулся и посмотрел сквозь свои блестящие очки в сторону Марджори.

— Пойдем дальше. Опускай гильотину.

— Что?

— Выговор.

— Забудь про это. Давай просто наслаждаться заходом солнца. — Она потягивала маленькими глотками вино.

— Нет, пожалуйста. Опусти ее. Это будет, вероятно, полезно для меня.

— Ну, хорошо, Уолли. — Спиртное начало согревать ее. — Вряд ли кто-нибудь говорил с тобой об этом. Ты мне нравишься, ты знаешь, и я скажу это только потому, что ты мне нравишься. Я хочу, чтобы у тебя было прекрасное будущее. Ты… ну, ты продаешь свой талант.

— О? Как именно? — спросил он, прищуриваясь.

— Ты очень хорошо знаешь как. Написанием множества грязных шуток, двусмысленных рифмованных стихотворений, вызывающих дешевый хохот.

Он пристально посмотрел на нее.

— Но, Мардж…

— Я знаю, что ты собираешься сказать. «Южный ветер» показывает… это не имеет значения. Публика вульгарна и глупа, получается, что ты потворствуешь ей. Ну, хорошо, это просто, в чем ты не прав. Если ты продолжишь потворствовать здесь, ты будешь это делать всю оставшуюся жизнь и закончишь литературным поденщиком. Сейчас наступило время, когда уже надо иметь принципы в работе. И… хорошо, это все, что я в действительности хотела тебе сказать. — Его лицо было по-прежнему в ожидании обращено к ней. Наступило недолгое молчание. — Это не было слишком больно? — спросила она мягко, чувствуя тяжесть тишины. — Но это правда, и я думаю, ты примешь ее в глубине души. У тебя есть талант, и тебе следует использовать его должным образом. — Она выпила еще. — О Господи, Уолли, посмотри на солнце. Оно делается плоским и похожим на тыкву.