Герман Воук - Марджори

Было и странно, и приятно танцевать на траве летним солнечным днем! Круг зрителей представлял собой прекрасное зрелище. Прежде, утром, они неприятно поразили ее. Гости развлекались на лужайке в дешевых сомбреро и розовых марлевых накидках, они пели отрывки из «Ранчо Гранд» и «Сьелито Линдо», называли друг друга Педро и Кармен, стараясь произносить слова с мексиканским акцентом. Часто это было монотонное пение импровизированных песен Бронкса и Бруклина. Марджори пришло в голову, что эти песни могли хорошо проиллюстрировать рассказ о Нью-Йорке. Но сейчас, кружась в танце и улыбаясь, Марджори глядела на зрителей и думала, что они были точно такими же, как она сама, такими же юными, старающимися не пропустить каждую минуту веселья, мечтающими о счастливом браке, который искали по всему миру, а этот мир с каждым годом становился все более сложным и неустойчивым. Она даже посочувствовала полицейским, которые носили сомбреро с щегольски поднятыми кверху полями.

Днем стало прохладнее, тени деревьев сделались длиннее. Когда танцы закончились, Марджори присоединилась к родителям, чтобы посмотреть бой быков. Миссис Моргенштерн заняла для нее свободный стул, при этом она очень грубо отгоняла всех от этого места.

— Это невежливо, ты же знаешь, — сказала, тяжело дыша, Марджори, с благодарностью опускаясь на стул. Она заметила недовольные взгляды гостей, сидящих на корточках на траве. — Я просто нанята в помощь.

— Пусть он уволит тебя, этот дьявол, — ответила миссис Моргенштерн. — За те деньги, что он платит тебе, ты можешь посидеть на стуле.

Начался бой быков.

Ежегодная коррида, проводимая в «Южном ветре», хотя по-своему яркая и красочная, имела очень отдаленное сходство с мрачным, но доблестным ритуалом, описанным в произведениях Эрнеста Хемингуэя. Сначала оркестранты выстроились в конце арены, где должен был состояться бой быков, и промаршировали вперед, играя музыку, которая возвещала о начале представления, но мелодия была невыразительной и звуки раздавались как-то отрывисто. Затем последовала процессия из официантов и служащих, помогавших при проведении боя быков, и глупо ухмылявшихся посыльных. Все они были одеты в разноцветные костюмы тореадоров. Костюмы были им ужасно тесны и ограничивали их движения. «Тореадоры» тяжело передвигались в своих красных марлевых накидках, расшитых золотистыми блестками. Некоторые из них сидели верхом на лошадях, взятых из лагерных конюшен. Лошади также были украшены тканью кричащего цвета, перьями и бумажными длинными узкими лентами. Когда шуточный пародийный строй вышел вереницей с арены, раздались отдельные аплодисменты и послышался смех.

— Это прелестно, однако, — сказала миссис Моргенштерн, наблюдая, как марширующие вставали полукругом перед выходом. — С ними было много хлопот.

— Ноэль сделал все, — подтвердила Марджори. — Он даже сконструировал костюмы.

Музыка смолкла. Хихиканье и крики затихли. Прохладный легкий ветерок развевал длинные ленты на лошадях. Все смотрели на вход. Раздалась барабанная дробь, и оркестр заиграл арию Тореадора из оперы «Кармен». Тореадоры начали петь хриплыми голосами хором, а из-за кулис появился Самсон-Аарон, ехавший верхом на длинной и тощей старой белой лошади.

На нем было бледно-лиловое трико очень большого размера, которое натягивалось от колен до подмышек, белые шелковые чулки, темно-красные лакированные башмаки, с серебристой отделкой пиджак темно-красного цвета, едва закрывавший его плечи. На голове была очень маленькая плоская шляпа матадора с двумя темно-красными помпонами. Сбоку к поясу вместо шпаги был прикреплен громадный нож, которым мясник разделывал туши. Когда Самсон-Аарон рысью въезжал на арену, его огромный живот подпрыгивал в натянутом трико, грозившем лопнуть, как непомерно раздутый бледно-лиловый воздушный шар. Всадник был таким грузным, что казалось, будто он свисал по обе стороны своей костлявой клячи. На его лице была мрачная усмешка, когда он кланялся подобающим образом. Марджори и миссис Моргенштерн начали громко хохотать над его причудливым, смешным видом, как только дядя появился на арене, и даже папа Марджори после упорного ворчания запрокинул голову и рассмеялся, а это редко с ним случалось. По всей лужайке раздавались аплодисменты и хохот. Самсон-Аарон объехал не спеша арену по кругу, приподняв свою маленькую шляпу и приветствуя зрителей, и потом удалился, оставив зрителей, продолжавших смеяться. Музыканты промаршировали за ним и вернулись в оркестр. После этого тореадоры разошлись по разным концам арены и заняли свои места, они стояли, грозно подняв для атаки картонное оружие.

Раздался звук охотничьего рога, и на арене появился фыркающий бык.

Этот бык был необыкновенно похож на настоящего. Падлс Подел нес голову, а заднюю часть изображал сварливый рабочий сцены, который очень гордился своей ролью. В течение четырех лет эта пара мастерски играла роль увертливого, устрашающего быка, подражала его походке и поведению. У животного были ужасные широко раскрытые глаза, которые могли вращаться и закрываться. Рот с неровными зубами открывался и закрывался с помощью тесемки, иногда из него высовывался громадный красный язык.

Сначала животное било копытом по земле и пыхтело, кружась в середине арены, затем бык издал страшный рев и пошел прямо туда, где сидела семья Моргенштернов. Его глаза смотрели пристально на них, его острые изогнутые рога плясали в воздухе, приближались, и казалось, что они вот-вот вонзятся в зрителей. Рот быка был широко открыт, обнажая ужасную красную пасть. При этом зверь дико ревел. Тореадоры с пронзительными криками бросались по очереди на него, безуспешно преграждая ему путь; и когда бык очутился возле зрителей, Марджори немного испугалась, что было совсем непохоже на нее. Некоторые из гостей, сидящие впереди, быстро наклонили головы и пригнулись, а одна полная девушка, визжа, убежала. В нескольких дюймах от стульев бык внезапно остановился, услышав голоса людей, которые сообщали о перерыве. Когда полная девушка робко возвращалась на свое место, язык высунулся изо рта быка и лизнул ей руку; затем бык понюхал ее сзади, начал вращать глазами и брыкнул задними ногами в воздухе.

После перерыва коррида продолжалась. За десять минут боя тореадоры были рассеяны, а некоторые из них лежали на траве, вероятно, пронзенные рогами быка насмерть. Рассвирепевший бык, тяжело дыша, стоял в центре арены; он был украшен лентами из крепа, его язык свисал почти на три фута. Оркестр заиграл арию Тореадора, и Самсон-Аарон вышел, переваливаясь, на арену. У него был большой нож мясника, прикрепленный к ремню для правки бритв.