Герман Воук - Марджори

— Что же, папа, твои доводы можно парировать тем же способом. Если я не поеду на Запад до весны, то Скалистые горы исчезнут? Я не хочу увольняться из «Южного ветра». Сейчас у меня Лучшее время в моей жизни. За месяц здесь я узнала больше, чем за четыре года в Хантере.

— Но я не хочу, чтобы ты научилась слишком многому. Это тебе достаточно ясно? — Он снова повысил голос и посмотрел ей в глаза. — Что с тобой происходит? Мне уже за пятьдесят, а ты не десятилетний ребенок, не будем дурачить друг друга. Ради Бога, давай поговорим начистоту. Неужели ты не понимаешь своего положения и какому риску ты подвергаешь себя? Сейчас перед тобой вся будущая жизнь. Ты можешь сломать ее в течение месяца, даже недели.

— О-о-о, это все ваши проклятые старомодные идеалы, твои и матери. Не надо мелодрам, папа. Ноэль вовсе не негодяй с большими черными усами, а секс — это не сотрясающая основы мира вещь, как ты думаешь, и моя жизнь не разобьется вдребезги, если у меня любовный роман. Папа, ты живешь в мире грез. Я бы могла остаться такой же, как была раньше, но не хочу, повторяю, не хочу. Ты слышишь меня? Пожалуйста, хочешь верь, хочешь не верь. И я также не собираюсь ехать на Запад. Скажи матери, что она сможет сэкономить семьсот долларов. Я не уйду из «Южного ветра».

Отец стиснул зубы, словно от боли.

— Марджори, где же мы тебя упустили, когда совершили ошибку? Что, наконец, с тобой происходит?

— О Боже, папа, просто уже тридцать пятый год и мы живем в Соединенных Штатах, вот и все! — При этом слезы ручьем хлынули у нее из глаз и закапали со щек. — Не надо говорить обо мне столь трагично, я не потерянный человек. Бог мой, теперь я начала рыдать! — Машинально улыбнувшись, она вытерла рукой лицо. — Папа, давай оставим этот разговор, ну пожалуйста. Как-нибудь все переживем. Лучше поспешим домой, я опаздываю на работу.

Прикусив нижнюю губу и уперевшись тонкими белыми ногами в перегородку, отец с усилием начал грести к берегу. С каждым взмахом весел поля его сомбреро колыхались на ветру.

Около двух часов дня, в завершение изысканного обеда, музыканты, сидящие в своей жаркой ложе над самой кухней, заиграли томное попурри Виктора Герберта. Широкополые сомбреро покачивались на их головах, а поверх пропотевших рубах были накинуты пестрые шали. Под звуки ударов ковбойского хлыста на середину сцены выпрыгнул высокий, стройный танцор в желтом костюме. Это был Ноэль Эрман, поразительно похожий на настоящего мексиканца, с длинными широкими бакенбардами, усами и коричневым гримом на лице. Его можно было узнать только по глубоко посаженным, сверкающим голубым глазам. Ботинки у Ноэля были отделаны серебром, костюм вышит, а с полей сомбреро свисали серебряные кисточки. Патронные ленты крест-накрест пересекали его грудь, а сбоку висел блестящий пистолет. Блеснув широкой белозубой улыбкой, он сказал по-испански: «Добрый день, сеньориты и сеньоры», — и снова рассек воздух плетью так, что находившиеся поблизости дамы взвизгнули, когда кончик хлыста щелкнул перед их лицами. После короткого объявления программы на испанском он со смехом покинул сцену. Из дверей кухни, через которые обычно бегают туда и обратно официанты с подносами, вышли, кружась, полдюжины танцевальных пар в ярких мексиканских костюмах. Последней замыкала шествие Марджори Моргенштерн, задыхающаяся от запаха пищи и жара плиты на кухне. Танцовщицы простояли минут десять между печью и горячим, обогревающимся паром столом, ожидая, когда в зал подадут ростбиф. Но все же девушки с воодушевлением вышли на сцену с возгласом «оле» и начали бросать посетителям розы, одаривая всех сладкими улыбками. Марджори пустилась в головокружительный мексиканский танец под шумные аплодисменты зрителей. Под алчными взглядами нью-йоркской публики она чувствовала себя жертвой пришедших на охоту людей.

После выступления она наконец присела за стол, где сидели ее родители, и устало вытерла с лица выступивший пот. В это время официанты выкатили на сцену обшарпанное пыльное пианино, потом из кухни вышел Ноэль с плетью в руках. Вновь приветствуя публику потоками испанского лексикона, он прошел к пианино, бросил плеть на его крышку и после короткой паузы начал исполнять мексиканские песни.

Ноэль составил программу четыре года назад, после полугодового бродяжничества по Мексике. В то первое лето он получил должность управляющего по общественным программам. Ему понравилась работа. Но в тот раз его энергичная подготовка ревю разительно отличалась от обыденного отношения к делу. Грич выделил приличную сумму на костюмы и декорации, предоставив в распоряжение Ноэля практически все средства. Расчет был поставлен на то, что мексиканская фиеста в «Южном ветре», намеченная на первое воскресенье августа, станет таким же популярным праздником, как 4 июля или День труда.

Вслушиваясь в пение Ноэля, Марджори забыла о головной боли, усталости и липком от пота костюме. Временами срывающийся голос Ноэля был похож на пение настоящего мексиканца. Марджори была очарована этими простыми, томными песнями, в такт с покачивающейся головой Ноэля, его вибрирующим голосом, который буквально заставлял ее таять. Сама она не аплодировала, но испытывала глубокую благодарность публике, приветствовавшей его, когда он вставал из-за пианино.

Марджори вздрогнула, когда во время очередной любовной песни услышала воркование матери: «Он бесподобен!» Марджори взглянула на нее. Миссис Моргенштерн с улыбкой глядела на Ноэля горящими глазами, постукивая одним пальцем по столу в такт медленной мелодии.

— И почему бы им дурацкие шутки клоунов не заменить сегодня на чудесные песни Ноэля?

— Они были бы еще чудеснее, если бы ты понимала их смысл, — ответил мистер Моргенштерн, — лучше бы он пел по-английски.

— Вы совершенно правы, — раздался голос из-за соседнего стола.

После неоднократных вызовов на «бис» Ноэль перешел на английский Он поблагодарил публику и объявил праздничную программу.

Весь день на ближайшей лужайке намечались фольклорные песни и танцы, а после этого — бой быков. К вечеру готовился мексиканский ужин на открытом воздухе, при свете факелов. Затем должен был состояться карнавал под брызги фейерверка над озером.

После всего Ноэль попросил гостей облачиться в маскарадные костюмы и пригласил всех проследовать за ним, чтобы бесплатно получить широкополые сомбреро, испанские гребни, мантильи и шали. Взрыв смеха и возбужденные голоса заполнили зал, когда он вновь щелкнул хлыстом и прокричал: «Hasta la fiesta!» — и под взрыв музыки выскочил на сцену.

— Я даже не знаю, — сказала миссис Моргенштерн супругу, — может быть, нам остаться ненадолго?