Герман Воук - Марджори

— Конечно, обязательно, Марджори. Я к твоим услугам, дорогая. Я твоя помощница и поддержка, и горжусь этим. И называй меня Дора, ради Бога, все в театре так делают. — Ее пальцы прикоснулись к сценарию. Марджори с опаской протянула его ей. — «Одолеть две пары». Волнующее название. О Боже мой, правда, Гай милый? И он великолепен.

— Мисс… Дора, давайте я выйду или еще что-нибудь? Мне нужно услышать ваше мнение. Давайте я вернусь через час.

— Прекрасно. Прекрасно. Беги, дорогая. — Ее глаза сверкали. Мисс Кимбл была уже поглощена пьесой.

Когда Марджори вернулась, выкурив так много сигарет и выпив так много кофе в магазине, что уже дрожала, она нашла мисс Кимбл менее взволнованной.

— Садись, дорогая, — сказала учительница, поджав губы и разглаживая свою коричневую твидовую юбку. Сценарий лежал закрытый на ее столе.

— Как много вы прочли, Дора?

— Я закончила его.

— Что вы думаете?

— Ну, у него есть определенные возможности.

— Правда? Это ваше честное мнение?

— Марджори, Гай Фламм очень умный человек. Он с театром работает очень давно. Если ему нравится сценарий, значит, в этом что-то есть.

— Но вам понравилось?

— Ну, откровенно говоря, он немного странный при первом чтении, и, конечно, я только просмотрела его.

— Дора, разве это не абсолютная и безнадежная чепуха?

Учительница музыки выглядела оскорбленной.

— Марджори, первая вещь, которую ты должна будешь усвоить в театре, не делать поспешных суждений. Это коммерческая комедия. Такие пьесы очень часто полны скрытого значения. Вспомни «Ирландскую розу» Эби. Ты не понимаешь их, и я не понимаю, а Гай Фламм видит. Скажи мне, он еще помнит меня вообще?

— О да! Отзывался очень хорошо о вас.

Учительница музыки вспыхнула и потянулась за очками на столе.

— Мы хорошо провели время этим летом, когда ставили «Время цвести». Да. Какую роль он предлагает тебе?

— Кларисы.

— Да? Это лучшая роль.

— Я никакого смысла не могу в ней найти. Это просто слова. В ней нет никакого характера. Она не говорит, как реальный человек. Она просто результат какого-то глупого печатания на машинке в течение некоторого времени. Извините, Дора, но такое впечатление она на меня производит.

Мисс Кимбл надела очки и с ними вместе стала строгой и авторитетной классной дамой.

— Я думаю, у тебя отсутствует чувство пропорции, может, совсем немножко, Марджори. А что ты ожидала? Прошел всего один день, как ты окончила колледж. Ты думала, что театральная гильдия тебе предложит роль Джульетты или Кандиды?

— Нет, но…

— Гай Фламм предлагает тебе возможность играть. Выйти на сцену Бродвея, ради Бога! Ты должна встать на колени, чтобы отблагодарить его. И передо мной, хотя это не имеет никакого значения. Если бы он дал тебе просто пройтись, просто две строки в роли служанки в ужасной пьесе…

— Дора, я очень благодарна вам, это не то, чтобы…

— Тебе подвалила самая фантастическая удача, о какой я когда-либо слышала. Хватайся за нее, дурочка. Ты призвана быть актрисой. Сделай что-нибудь из Кларисы, даже если она просто много слов, напечатанных на машинке. Выходи на сцену.

Марджори взяла со стола сценарий.

— Ну, вы определенно вернули меня к жизни.

Мисс Кимбл подбежала к ней, крепко обнимая и распространяя аромат хвойного мыла.

— Марджори, нет. Не принимай это так близко к сердцу или, наоборот, принимай. Это была просто ободряющая беседа, но я имела это в виду. Дорогая, это шанс, разве ты не видишь, это твоя звезда.

Марджори пошла домой и читала рукопись пьесы весь день и весь вечер. Она выключила светильник в полночь и беспокойно металась во сне, а в ее мозгу крутились разрозненные бесцветные строки роли Кларисы.

Толстая секретарша Фламма, все так же попивавшая кофе и жевавшая сдобную булочку, поздоровалась с Марджори на следующее утро с удивительно приятной улыбочкой, и сразу предложила ей войти в кабинет.

На столе перед Фламмом лежала другая красная папка с рукописью. Он все так же тер глаз, который выглядел еще хуже. На этот раз на нем были голубая рубашка в клеточку, голубой галстук-бабочка и голубой пиджак спортивного покроя.

— Ни слова, — сказал он, когда Марджори хотела поздороваться. — Снимите пальто. Забудьте о том, что на свете когда-то жила Марджори Моргенштерн. Вы — Клариса Тэлли. — Она села на стул, сжимая рукопись. — Один вопрос: вам понятна пьеса?

— Я… да, мистер Фламм.

— Какой эпитет, по-вашему, лучше всего подходит для нее — сентиментальная, романтическая, вульгарная, слабая, веселая?

— Ну… веселая и несколько вульгарная.

Глаза Фламма увеличились, как у лангусты, и он улыбнулся. Затем, посерьезнев, он развернул рукопись.

— Акт второй, страница сорок первая, — сказал он. — Начали.

Чтение сцены, в которой была занята Клариса, потребовало двадцати минут. Когда оно завершилось, Марджори была вся в поту. Она не могла бы сказать, хорошо ли читала эти бредовые фразы или плохо. Она пыталась отразить в своем голосе и на своем лице невинность и притворный шарм.

Фламм неторопливо закрыл рукопись, повернулся к ней спиной и выглянул в окно. Прошло три-четыре минуты. Он резко, как и вчера, развернулся, все его лицо засветилось.

— Простите, я должен бы отправить вас домой, дать вам возможность покорпеть несколько дней — вот так, между нами говоря. После восьмимесячных поисков я нашел то, что нужно. Вы — Клариса! Ей-богу! Начинаем репетиции через неделю, считая с понедельника. Первая постановка — в Нью-Хэйвене 15 марта.

Марджори не выдержала и расплакалась. Он стоял над ней, похлопывая ее по плечу. Она вымолвила:

— Простите, глупо…

— Вовсе нет, Марджори. У меня такое ощущение, будто я сам реву. — Он дал ей сигарету, и она успокоилась. Он немного потолковал об удивительно волнующих деталях: костюмах, графике репетиций, гостиничных номерах в Нью-Хэйвене. Она с трудом следила за его речью, настолько была ошеломлена от восторга. Она сказала:

— Да, да, мистер Фламм, — и продолжала кивать, бессвязно размышляя о том, как она объявит эту новость своим родителям и Ноэлю.

Минут через десять или около того Фламм каким-то образом перешел на тему о своем брате, горном инженере в Колорадо, для которого он подписал вексель в связи с приобретением горного оборудования. История была крайне запутанная, но итог сводился к тому, что ему пришлось заплатить десять тысяч долларов, которые брат, безусловно, вернет через шесть месяцев, поскольку контракт заключен с «Анаконда Коппер», являющейся более надежным контрагентом, чем даже правительство США.

— А пока, конечно, это дьявольская забота, — сказал Фламм. — По сути, это единственная загвоздка во всем деле. Получается так, что деньги на Бродвее оказываются самым сложным делом за всю мою жизнь. Да, Кауфману и Харту тяжеловато собрать деньжат на свою новую пьесу. Если бы я знал… Ну ладно, нам просто нужно как-то выкрутиться.