Евгения Марлитт - Дама с рубинами

— Назад! Никто не пострадал! Слава Богу!

Лица у всех просветлели.

— Да, да! Чуть-чуть не случилось несчастье, — решительно произнесла Варвара, стирая передником пыль с лица. — Я никак не могу понять, как этот мальчик спасся; в самую последнюю минуту он еще стоял у перил. Ну, значит, так суждено. Какое счастье, какое громадное счастье, что ничего не случилось!.. Это было бы ужасно для нашего дома и никто из нас вовек не перестал бы горевать.

— Не будь такой глупой, Варвара, — набросился на нее Рейнгольд, не выходивший из сеней, так как боялся ветра, как огня, — ты ведешь себя так, словно несчастье действительно угрожало кому-нибудь из нашей семьи и Лампрехтам, чего доброго, пришлось бы надевать траур оттого, что пострадал бы этот мальчишка. Дурацкая болтовня, но вы все такие; вас трогает только то, что касается вашего брата, а убытки, которые понесут господа от всей этой истории, для вас безделица. Вы думаете, у нас денег куры не клюют? Знаю я вас! Вся эта история вскочит нам в копеечку, — продолжал он, обращаясь к служащим и кивая головой по направлению к пакгаузу. — Непростительно со стороны папы, что он дает этим задним строениям так разрушаться; у меня впоследствии этого никогда не будет, от меня не скроется ни один покосившийся кирпич, можете быть уверены, если бы даже мне на коленях пришлось ползти во все углы и…

Он внезапно замолк и, засунув руки в карманы, прислонился к стене, вытянув свои длинные ноги.

Во дворе показался возвращавшийся коммерции советник; у него был еще сильно расстроенный вид; спутанные волосы, свешивавшиеся на лоб, усиливали это впечатление. Но при виде собравшихся в сенях людей он, видимо, старался овладеть собой и выпрямился во весь рост; его глаза холодно встретили напряженные взоры собравшихся, как будто он желал заранее предупредить всякие вопросы.

Он подозвал Фридриха, дал ему склянку из-под лекарства, которую держал в зажатой руке, и послал его в аптеку.

— Испуг сильно повредил старушке; ей очень скверно, в склянке не было ни капли лекарства, — отрывисто произнес он, обращаясь к тете Софии, причем легкая краска смущения покрыла его лицо.

Это была лишь маленькая услуга, вполне понятная помощь заболевшему ближнему, но со стороны этого недоступного, высокомерного человека она казалась непостижимым снисхождением.

Маргарита поступила точно так же, как и тетя София; она поспешно повязала голову платком и молча направилась к двери.

— Куда ты, Гретхен? — спросил коммерции советник.

— Я хочу пойти к больной, само собой разумеется.

— Этого ты не сделаешь, дитя мое, — спокойно ответил он, привлекая ее к себе. — Вовсе не разумеется само собой, что ты должна идти туда, где тебе угрожает опасность быть тяжело раненой. Госпожа Ленц часто страдает подобными припадками, но до сих пор еще никому не приходило в голову помочь ей.

Маргарита молча развязала платок. Прислуга бесшумно рассыпалась по всем направлениям, а служащие поспешили вернуться в контору, остался только Рейнгольд.

— Так тебе и надо, Грета, — злорадно произнес он. — Да, подвязав синий передник, ухаживать за больными, мыть грязных детей — это теперь очень модно среди молодых девушек, и ты, вероятно, воображаешь, что Грета Лампрехт будет невесть как прекрасна в роли Святой Елизаветы. Хорошо, что папа не допускает такой глупости. Да с завтрашнего дня у тебя и не будет больше повода к таким глупым затеям; эти люди не могут оставаться в пакгаузе, пока его будут ремонтировать; не правда ли, папа, они должны выехать?

— Этого не нужно; они останутся там, где живут.

Еще глубже засунув руки в карманы брюк и высоко подняв плечи, в безмолвной злобе Рейнгольд повернулся и направился в контору.

Коммерции советник обнял дочь и повел ее в столовую. Он приказал подать вина и залпом выпил несколько стаканов бургундского, а Маргарита села на ступеньки у окна, на том месте, где всегда сидела ребенком у ног тети Софии, охватила руками колена и прислонилась головой к сиденью кресла. Она была одна с отцом, в этой комнате было хорошо и уютно. Однако ветер по-прежнему гудел, окна звенели и с улицы по временам доносился стук захлопнувшейся двери или ставни.

— Ветер, пожалуй, сорвет всю крышу с пакгауза, — произнесла Маргарита, поднимая голову.

— Да, кирпичи еще будут сыпаться, но стропила устоят, — сказал коммерции советник, шагая по комнате. — Я был на чердаке, старые балки держатся крепко, как железо; то, что слетело, было заплатой, наложенной в новейшее время.

Он на мгновенье обернулся к дочери, и слабый свет наступивших сумерек упал на его лицо. Вино произвело свое действие; кровь стала быстрее вращаться по жилам и бледность исчезла с его лица.

— Маленький Макс остался целым и невредимым?

— Да, сорвавшаяся часть крыши пролетела над ним.

— Настоящее чудо! Невольно кажется, что две руки — руки его покойной матери — оградили эту маленькую курчавую головку.

Коммерции советник молча отвернулся и налил вина в стакан.

— Я не могу отделаться от ужасного впечатления, — добавила Маргарита после минутного молчания, — и у меня еще трясутся руки и ноги при мысли о том, что этот прелестный мальчик, полный сил и жизни, вдруг оказался бы мертвым или искалеченным под этими обломками.

В течение нескольких минут в комнате было так тихо, что слышны были взволнованные голоса из кухни.

— Наши люди тоже, по-видимому, не могут успокоиться, — проговорила Маргарита, — они очень любят этого мальчика. Бедняжка! У него одинокое детство: здешняя страна чужда ему, мать умерла, отец, которого он никогда не видел, далеко за морем.

— Мальчика нечего жалеть; он — кумир своих родных, — перебил ее коммерции советник, все еще отвернувшись и рассматривая на свету темно-красное вино.

— И отца? — резко и недоверчиво спросила молодая девушка и покачала головой. — Он, кажется, вовсе не заботится о мальчике. Почему он тогда не возьмет мальчика к себе?

По губам Лампрехта мелькнула слабая улыбка.

— Я вижу, что ты строго осуждаешь своего папу, который целых пять лет держал тебя вдали от себя, — с улыбкой сказал он, но его нижняя губа нервно подергивалась, что всегда служило признаком внутреннего волнения.

Маргарита вскочила и, прижавшись к нему, живо запротестовала:

— Ах, это совсем не то! Ты в любое время мог видеть своего сорванца и как часто ты посещал его и как заботился о нем! Тебе стоит пожелать, и я навсегда останусь с тобой. Отец маленького Ленца…

— Навсегда? — громко и быстро повторил коммерции советник, оставляя без внимания последние слова дочери, — навсегда? Дитя мое, через некоторое время, может быть, налетит из Мекленбурга вихрь и унесет мою пушинку тоже навсегда.