Евгения Марлитт - Дама с рубинами

Вчера рано утром ландрат, как было условлено, приехал в санях за Маргаритой. Он сказал, что ему нужно переговорить с отцом относительно сданного в аренду имения и что она прекрасно может воспользоваться этим случаем, чтобы повидать дедушку. Затем они понеслись по обширной белой равнине. Небо представляло собой сплошную снежную массу, и дул резкий, холодный ветер, сорвавший вуаль с лица Маргариты. Придерживая вожжи одной рукой, Герберт поймал развевающийся газ, потом быстро спустил свою широкую шубу с одного плеча и окутал ею дрожавшую от холода девушку.

— Брось! — равнодушно проговорил он, еще плотнее закутывая ее, несмотря на энергичное сопротивление с ее стороны, — дочери и племянницы могут совершенно спокойно позволить себе подобную вещь со стороны папаши или старого дядюшки; это нисколько не оскорбляет их девичьего достоинства.

Бросив робкий взгляд в сторону Принценгофа, Маргарита возразила, что там могут увидеть этот маскарад.

— Ну, так что же? Разве это такая большая беда? — улыбаясь, ответил Герберт. — Эти дамы прекрасно знают, что сидящий возле меня комочек — не что иное, как моя маленькая племянница.

К вечеру он снова вернулся в столицу, чтобы присутствовать на последнем заседании.

Вчерашний день вышел таким беспокойным, что Маргарита только сегодня немного пришла в себя.

Было воскресенье. Тетя София ушла в церковь, и вся прислуга, кроме Варвары, тоже ушла послушать проповедь. В доме царила глубокая тишина, дававшая Маргарите возможность разобраться во всех впечатлениях, полученных ею при возвращении домой.

Она стояла у окна и смотрела затуманившимся взором на сверкавшую снегом базарную площадь. Ей казалось, что зимний мороз царил не только на улице; атмосфера в доме тоже стала холодной и морозной, как будто пронизанной невидимыми сосульками. Раньше случалось довольно часто, что в старом милом доме витал мрачный дух; это бывало в те дни, когда меланхолия хозяина дома угнетающим образом действовала на всех обитателей дома, но это было лишь отражением его настроения, под влиянием которого он обыкновенно запирался в свою комнату, в общем же жизнь в доме от этого нисколько не страдала; он никогда не вмешивался в установившийся издавна домашний распорядок, был всегда щедр и заботился о благосостоянии своих домашних и служащих.

Как все изменилось! На его стуле сидел теперь новый владелец фирмы, но его деятельность далеко не ограничивалась конторой; она проявлялась повсюду; его длинная фигура бродила по дому, заглядывая в погреб и на чердак, пугая всех своим бесшумным появлением. Варвара жаловалась, что он, как жандарм, ходит за нею по пятам; он призывает торговок маслом и яйцами к окну конторы и спрашивает, сколько чего они продали на кухню, затем сам спускается вниз и начинает браниться по поводу «громадных расходов»; он вытаскивает дрова из-под плиты и заменил большую кухонную лампу совсем маленькой, при которой в громадной кухне ничего не было видно.

«Зарабатывать деньги, копить деньги», это было девизом молодого хозяина. Потирая свои холодные, малокровные руки, он при каждом случае уверял, что теперь свет должен снова получить право называть Лампрехтов тюрингенскими «Фуггерами» [6] Фуггер — банкирский дом баварской Швабии, родоначальник которого жил в XIV веке и составил себе громадное состояние коммерческими предприятиями. , тогда как при последних хозяевах слава торгового дома начала меркнуть.

С уст тети Софии до сих пор не сорвалось еще ни одной жалобы, но она совсем побледнела, веселье и жизнерадостность совершенно исчезли с ее милого лица, а сегодня за кофе она говорила, что весной пристроит пару комнат и кухню к своему садовому павильону; жить на свежем воздухе было всегда ее горячим желанием.

Теперь она шла по базарной площади. Служба в церкви кончилась; целая толпа богомольцев текла по улице; развевались вуали и перья шляп и шуршали шелк и бархат. Хор певчих тоже вышел из церкви, распевая хорал.

Маргарита надела кофточку и сошла вниз, чтобы встретить тетю. В ту минуту, когда она открывала ворота, молодые голоса стройно запели «Хвалите Господа с небес». Маргарита, затаив дыхание, слушала высокий, серебристый дискант, выделявшийся из всех остальных голосов.

— Это маленький Макс из пакгауза, — сказала тетя София, входя и стряхивая с ног снег, — мальчик должен петь за деньги.

Маргарита переступила через порог и выглянула на улицу. Там действительно стоял Макс в черном берете; его румяные щечки горели от холодного воздуха и изо рта вместе с пением вылетали клубы пара.

Как только последние слова замерли, Маргарита позвала мальчика; он тотчас же подошел и поклонился ей, как маленький кавалер.

— Твои дедушка и бабушка знают, что ты в такой холод поешь на улице? — спросила она, привлекая мальчика к себе.

— А то как же! Бабушка позволила и дедушка тоже ничего не имеет против.

— А как же вышло, что ты поступил в певчие?

— Да разве вы не знаете, что мы, мальчики, можем этим заработать много денег? — он бросил тревожный взгляд на остальных певчих, которые только что двинулись дальше, и боязливо произнес: — пустите меня! Регент будет браниться, — и он, вырвавшись, убежал.

— В пакгаузе тоже, вероятно, многое изменилось? — с тревогой спросила Маргарита, задерживая дыхание.

— Да, милая моя Грета, все, — ответил Рейнгольд вместо тети, стоя у открытого окна своей конторы. — Ты сейчас все узнаешь. Только, пожалуйста, будь добра раньше закрыть дверь, потому что ужасно холодно.

Тетя София молча закрыла дверь и вышла.

— Тетя София теперь все время строит такое лицо, как будто выпила уксуса, — сказал Рейнгольд, — новая метла, выметающая теперь дом, ей не нравится. Конечно, старики не особенно довольны, когда в их затхлом гнезде повеет свежий ветерок, но до этого мне нет никакого дела; я вовсе не собираюсь в угоду тетушке продолжать прежнюю разнузданную жизнь и оставлять на службе известных лентяев. Старику Ленцу уже месяц тому назад отказано, а к Новому году он должен очистить пакгауз… Так теперь ты знаешь, почему мальчик поет на улицах. Но другие дети тоже делают это, и я не вижу, почему для «принца из пакгауза» это слишком недостойное занятие.

Он захлопнул окно. Маргарита, ни слова не говоря, вернулась в свою комнату, закуталась в платок, сунула в карман маленький столбик денег и направилась в пакгауз.

Дверь старого дома захлопнулась за молодой девушкой, которая на несколько секунд остановилась у подножья лестницы. По этим самым ступеням она спускалась в тот ужасный день, когда побежала в Дамбах, чтобы узнать ужасную весть о том, что она осиротела. Ах, если бы он знал, как хозяйничает его несовершеннолетний сын, как он безжалостно отвергает все, что не согласуется с его расчетами! А к маленькому Максу покойный относился очень хорошо.