Евгения Марлитт - Дама с рубинами

Маргарита тотчас же по прибытии узнала о несчастье в пакгаузе. Тетя София и Варвара совещались на кухне, как бы незаметно доставить старому Ленцу кое-что для больной.

— Я отнесу, — сказала Маргарита.

Варвара всплеснула руками.

— Сохрани Бог! Будет беда, — уверяла она, — молодой барин караулит у всех окон, а обитатели пакгауза всегда были для него бельмом на глазу; мне ух как попало вчера за то, что я сказала несколько слов с поденщицей.

Однако Маргарита осталась при своем. Она молча взяла корзиночку с банками варенья, отправилась в «надворную комнату», накинула там на себя широкий белый бурнус из пушистой шерстяной материи и вышла в коридор. Но она выбрала неудачное время. В ту минуту, когда она спускалась по ступенькам в сени, с лестницы спускалась бабушка в элегантной шубе, вероятно, собираясь в город с визитом.

— Что? В таком белоснежном наряде во время глубокого траура, Гретхен? Надеюсь, ты не покажешься в таком виде в городе?

— Нет, я иду в пакгауз, — твердо ответила Маргарита, бросая, однако, боязливый взгляд на контору, где зазвенело окно.

— В пакгауз? — повторила советница, с удвоенной скоростью спускаясь с последних ступеней, — в таком случае мне надо сказать тебе пару слов.

— Мне тоже! — воскликнул Рейнгольд, снова закрывая окно конторы, и сейчас же вслед за тем вышел в сени.

— Войдем в столовую, — сказала бабушка.

Она откинула вуаль и пошла вперед, и Маргарите волей-неволей пришлось последовать за нею, так как позади преграждал ей отступление Рейнгольд.

Войдя в столовую, Рейнгольд без всяких стеснений откинул бурнус Маргариты, покрывавший корзинку, висевшую на ее руке.

— Малиновое желе, абрикосовое желе, — прочитал он надписи на стеклянных банках, — все очень хорошие вещи из нашего погреба!.. И все это будет есть господин певчий, Грета!

— Нет, — спокойно ответила Маргарита. — Тебе, вероятно, известно, что госпожа Ленц тяжело заболела и что у нее был удар?

— Нет, я этого не знаю; подобные вещи не доходят до моего слуха, потому что я никогда не сплетничаю с прислугой; я поступаю совсем так же, как папа, который нисколько не интересовался тем, живы ли эти люди в пакгаузе или умерли.

— Так и следует, — подтвердила бабушка. — Хозяин фирмы должен быть сдержанным; как бы он справился с сотнями своих рабочих? Скажи мне, пожалуйста, Грета, что тебе вздумалось среди бела дня надеть эту накидку.

— Я не хотела подходить к постели больной в черном.

— Что? Ради этой женщины ты нарушаешь траур по своему отцу? — с негодованием воскликнула старушка.

— Папа мне простит.

— Папа? — отрывисто и резко рассмеялся Рейнгольд. — Не говори вещей, которым ты сама не веришь, Грета! Однажды, когда ты на наших глазах хотела разыграть сестру милосердия, папа строго запретил тебе эти посещения; теперь я позабочусь о том, чтобы его желание было исполнено. Разве уже то обстоятельство, что ты собираешься идти к человеку, уволенному вследствие своей общеизвестной лени, уже само собой не является непростительной бестактностью?

— Этот человек почти ослеп.

— Ах, ты и это уже знаешь? Да, он старается оправдаться этим; но только его зрение не так плохо. Да, впрочем, он вовсе не так долго служит у нас, чтобы, даже допуская его мнимую слепоту, мы должны были заботиться о его семье; спроси бухгалтера, он подтвердит тебе, что я поступаю вполне корректно. Сними-ка свою накидку! Ты сама видишь, что выставляешь себя в смешном виде своими непрошенными самаритянскими услугами.

— Нет, Рейнгольд, я этого не вижу, — кротко, но решительно возразила Маргарита, — точно так же, как не считаю нужным быть жестокой и немилосердной из-за того, что ты таков. Я неохотно противоречу тебе, так как знаю, что это тебя волнует, но даже при желании не могу отказаться от своих обязанностей.

— Глупости, Грета! Какое тебе дело до жены этого старика?

— Она имеет право на сочувствие и помощь своих ближних, как и всякий больной, а потому, Рейнгольд, будь добр и не мешай мне делать то, что я считаю хорошим и правильным.

— А если я все-таки запрещу тебе это?

— Запретить ты не имеешь права, Рейнгольд, — взволнованно произнесла Маргарита.

Рейнгольд бросился к ней. Его лицо приняло неприятный синеватый оттенок.

Советница успокоительно взяла его за руку.

— Как можешь ты так резко противоречить ему, Грета! — рассердилась она. — Рейнгольд, безусловно, имеет известные права; в непродолжительном времени он будет здесь неограниченным хозяином; я думаю, тебе известно, что фирма Лампрехтов переходит к единственному носителю этого имени…

— Дочери выплачивается только ее часть, ей больше совершенно нечего делать в этом Доме, хотя бы он десять раз был ее отеческим кровом, — с таким злорадством перебил ее Рейнгольд, как будто уже давно ждал случая сообщить об этом сестре.

— Я это прекрасно знаю, Рейнгольд, — печально произнесла она, причем ее взгляд затуманился и грустная черточка около рта сделалась еще глубже. — Я знаю, что с папой я утратила также свой милый родной дом. Но пока ты здесь еще не хозяин, который может выгнать меня и которому я должна беспрекословно повиноваться во всем.

— А потому ты в течение этих нескольких недель хочешь еще быть той упрямицей, которой была всегда, и во что бы то ни стало отправишься в пакгауз; не так ли, Грета? — злобно прервал ее Рейнгольд и с притворным равнодушием, привычным движением сунул руки в карман, хотя весь дрожал от внутреннего волнения. — Ну, что же? — добавил он, пожимая плечами, — если ты ни за что не хочешь слушаться меня, то пусть тебя вразумит дядя Герберт.

— Его оставь в покое, Рейнгольд! — с живостью произнесла советница, — он вряд ли согласится вмешиваться, тем более что решительно отказался быть опекуном Греты. Что ты на меня так испуганно смотришь, Грета? Господи, какие глаза! Тебя удивляет, что такой человек, как он, избегает взять на себя заботу о такой голове, в которой столько своенравия, как в твоей? Ну-с, дитя мое, кто знает тебя, тот вряд ли согласится взять на себя эти обязанности; вспомни только о своем непростительном отношении к блестящей партии, которой мы все так желали для тебя. Впрочем, это сюда не относится, я тороплюсь, иначе мой визит к тайной советнице Зоммере придется на неурочное время, а потому скажу тебе только, что ты сама оплюешь себя, если пойдешь в пакгауз к этим людям. В самом непродолжительном времени ты услышишь ужасные вещи, которые, весьма вероятно, будут стоить тебе изрядной суммы денег. Если ты тем не менее хочешь настоять на своем, то я, в качестве бабушки, раз навсегда запрещаю тебе это посещение и надеюсь встретить полное послушание.

Советница взяла муфту со стола, опустила вуаль и хотела удалиться, но Рейнгольд задержал ее.