Мейв Бинчи - Небесный лабиринт. Искушение

Девочки так и не смогли заставить Шона рассказать о том, как он жил до переезда в Нокглен. Патси рассказывала им длинные истории о своей жизни в приюте, Декко Мур рассказывал грустные истории о том, как мастерил упряжь для богатых помещиков в графстве Мит, но из Шона Уолша не удалось выудить ни слова.

— О нет, вам это будет неинтересно, — отвечал он, когда Бенни и Ева донимали его расспросами.

За прошедшие годы Шон не изменился к лучшему. Наоборот, стал еще более скрытным и начал предпринимать лицемерные попытки понравиться. Бенни раздражала даже его внешность, хотя она знала, что это глупо. Он носил костюм, за которым тщательно следил и, судя по всему, часто гладил. Бенни и Ева, заливаясь хохотом, говорили друг другу, что Шон часами стоит в своей крошечной квартирке над магазином и через влажную тряпку гладит костюм, на который возлагает все свои надежды.

Бенни не слишком верила, что Шон хочет стать владельцем магазина, женившись на ней, но в том, как смотрел на нее Уолш, действительно было что-то неприятное. Бенни очень хотелось, чтобы ее кто-то полюбил; неужели она достойна любви только такого страшилища, как Шон?

— Доброе утро, леди, — преувеличенно низко поклонившись, сказал Шон. В голосе Уолша звучали насмешка и даже оскорбление, которых он не считал нужным скрывать. В то утро все называли девочек «леди», но в этом не было ничего обидного. Так люди поздравляли их с окончанием школы и началом взрослой жизни. Когда они зашли в аптеку за шампунем, мистер Кеннеди спросил, чем может быть полезен двум юным леди, и девушки обрадовались. Когда они зашли к Пакси Муру поставить набойки на новые туфли Бенни, тот назвал их двумя изящными леди. Но в устах Шона Уолша это слово звучало совсем по-другому.

— Привет, Шон, — равнодушно ответила Бенни.

— Осматриваете столицу мира? — высокомерно спросил он. Шон всегда говорил о Нокглене насмешливо, хотя городок, из которого он приехал, был еще меньше Нокглена и никак не мог претендовать на звание столицы мира.

— Ты свободен, — неожиданно сказала Бенни. — Если тебе не нравится Нокглен, можешь ехать в любое другое место.

— Разве я сказал, что он мне не нравится? — Глаза Шона превратились в щелки. Он допустил промах. Бенни не должна была считать, что он издевается над ее малой родиной. — Просто сравнил Нокглен с большим городом. Хотел сказать, что скоро вы нас, простых смертных, совсем забудете.

Но это тоже оказалось ошибкой.

— Вряд ли я смогу забыть Нокглен, если буду возвращаться в него каждый вечер, — мрачно ответила Бенни.

— Тем более что мы этого вовсе не хотим, — вздернув подбородок, добавила Ева. Шон Уолш никогда не узнает, как часто они с Бенни оплакивали свою судьбу, заставившую их жить в маленьком городке, худшей чертой которого была удаленность от Дублина.

Шон не удостаивал Еву взглядом; она не представляла для него интереса. Все его реплики были адресованы Бенни.

— Отец гордится тобой. Не осталось ни одного покупателя, которому он не рассказал бы о твоем успехе.

Бенни терпеть не могла его намеки и многозначительную ухмылку. Шон прекрасно знал, как она ненавидела, когда обожающие родители начинали хвастаться дочерью. Знал, но старался разозлить ее еще больше. Зачем человеку, который подбивает под Бенни клинья, строит планы жениться на дочери хозяина и унаследовать его бизнес, говорить вещи, которые раздражают и огорчают ее?

Наверное, Уолш считал, что в данном вопросе ее собственные желания не имеют значения. Что послушная дочь хозяина смирится с этим так же, как смирялась со всем остальным.

Бенни поняла, что она должна осадить Шона Уолша.

— Значит, отец говорит всем и каждому, что я уезжаю в университет? — с довольной улыбкой спросила она.

— Это всего лишь светские беседы. — Шон радовался тому, что сумел стать источником информации, и в то же время был разочарован. Уолш рассчитывал, что его слова заставят Бенни смутиться.

Бенни повернулась к Еве.

— Правда, мне очень повезло?

Подруга поняла ее с полуслова.

— Да, тебя ужасно балуют, — подтвердила она.

Девушки расхохотались только тогда, когда оказались вне поля зрения Уолша. Для этого пришлось пройти мимо пивной Ши, из узких окон которой доносился кислый запах, и миновать кондитерскую Берди Мак, где во время учебы в школе они провели столько часов, выбирая леденцы, хранившиеся в стеклянных кувшинах. Потом они перешли улицу, посмотрели на витрину мясной лавки, в которой отражался магазин Хогана, и убедились, что Шон Уолш ушел в магазин, который в один прекрасный день должен был стать его империей.

И тут наконец дали себе волю.

Мистеру Флуду, владевшему лавкой, при которой якобы имелась собственная бойня, их смех не понравился.

— Что смешного в подносах со свиными отбивными? — спросил он девушек, стоявших у его витрины. Это заставило их расхохотаться еще громче.

— Раз так, уходите отсюда и смейтесь в каком-нибудь другом месте, — проворчал он. — Прекратите издеваться над моим бизнесом!

Мясник, лицо которого было изборождено тревожными морщинами, вышел на улицу и посмотрел на дерево, нависшее над его домом.

В последнее время мистер Флуд часто смотрел на это дерево; хуже того, пытался вступить в беседу с кем-то, кто чудился ему в ветвях. Большинство думало, что у мясника было видение, но он еще не мог рассказать об этом всему городу. Его слова, обращенные к дереву, звучали уважительно. Мерещившееся ему существо мясник называл сестрой.

Бенни и Ева во все глаза следили за тем, как мясник грустно кивнул, словно соглашаясь с тем, что ему сказали.

— Сестра, это творится во всем мире, — произнес он, — но жаль, что теперь оно появилось и в Ирландии.

Потом он выслушал то, что сказало ему дерево, и ушел. Видение видением, но кто-то должен был оставаться в лавке.

Девушки перестали хохотать только у ворот монастыря. Бенни, как обычно, была готова уйти домой. Она не рассчитывала, что дружба позволит ей проникнуть в святилище. Во время каникул монастырь превращался в неприступную крепость.

— Нет, не уходи! Я хочу показать тебе свою комнату, — внезапно сказала Ева.

— А как же мать Фрэнсис? Разве они не подумают?..

— Сестры всегда говорили, что это мой дом. К тому же ты больше не школьница.

Они вошли в боковую дверь и ощутили доносившийся с кухни аромат свежего печенья. На широкой лестнице пахло жидкостью для полировки мебели. Стены темного коридора украшали портрет матери-основательницы и изображение Богоматери, освещавшееся лишь лампадой в виде Святого Сердца.

— Во время каникул тут ужасно тихо, правда?

— Попала бы ты сюда ночью… Когда я вечерами возвращалась из кино, тут стояла такая тишина, что я была готова разговаривать со статуями.