Николай Семченко - Что движет солнце и светила (сборник)

— Далеко едешь? — полюбопытствовал мужчина. Андрей сказал.

— Ну, туда и пешком дойти можно! — присвистнул мужчина. — К утру бы как раз н дошел…

— Ноги свои, не казенные, — ответил Андрей и тут же застеснялся этой фразы. Что-то надо было ответить, брякнул первое, что в голову пришло, а ведь как неловко, даже на слух приторно все это прозвучало: чем-то заскорузлым, ограниченным отдает.

— А я вот никуда не еду, — сообщил мужчина. — Где-то нужно ночь перекантоваться. С женой, понимаешь, разругался. Покидал в баул кой-какие вещички, дверью

— хлоп! А куда податься-то? Не знаю. Ты, наверное, с женой тоже иногда конфликтуешь?

— Да нет, — ответил Андрей. — Зачем? Если когда и психану, то выйду во двор, постою, покурю, глубже подышу — все и пройдет. Я вообще-то не умею сердиться долго. Так как-то получается…

— Ну-у? — удивился мужчина. — Ласковый, значит? Молодец! Большая это нынче редкость, когда муж с женой не гавкаются.

Андрей смущенно молчал. Чудно ему было, что совсем незнакомый человек запросто с ним сошелся, но еще чуднее другое: будто бы давно знакомы разговор сам собой, без всякой натуги идет, и легко, как бы между прочим, обо всем. В селе какие разговоры? А такие: «Эй, Андрюха, как дела?» А хрен его знает, ни шатко ни валко, но не будешь же так говорить, не поймут, вот и буркнешь: «Ничего!» В ответ: «Может, это… ну, понимаешь… пузырь возьмем, а? Поговорим, посидим…» Тут уж приходилось изворачиваться, потому что пил Андрей редко, но уж если начинал, то меру забывал. Лад его знает, как это получалось: вроде ничего, все нормально — душа все легче и легче себя чувствовала, рвалась воздушным шариком куда-то ввысь, и веселее становилось, и скучающий, обыденный мир оборачивался сверкающим, ярким фейерверком красок и чувств. Но голова после этого просто разламывалась. как перезревшая, уже подгнивающая тыква. Тьфу, мерзость какая!

— Послушай, а может, ты меня помиришь с женой? — вдруг спросил мужчина. — Сам я не смогу. А ты найдешь нужные слова, улыбнешься. Ты вообще обаяшка, знаешь об этом?

Андрей смущенно молчал. И чувствовал, как уши наливаются внутренним жаром.

— При постороннем человеке она постесняется читать мораль и всякое такое, — продолжал мужчина. — Нет, это в самом деле хорошая идея!

— Неудобно, — засомневался Андрей. — Мы с вами-то, считай, незнакомы. Еще подумает черт знает что: пьянчужка, мол, вокзальный или вор…

— Да брось ты! У нас с тобой ни в одном глазу, трезвы, как монахи на заутрене. А дома бутылочка винца наестся, втроем и разопьем. За счастливое воссоединение семьи! Ты против?

— Да нет, кто же против этого? — слабо улыбнулся Андрей. — Но вот так, среди ночи, явиться нежданно-негаданно…

— Фу-у, опять сказка про белого бычка! — сердито перебил мужчина. — Я думал, что ты понимающий человек, может, даже интеллигентный, а ты как вбил себе в голову «нельзя», так с этим и живешь. Никакой в тебе чуткости!

— А вот и нет, — рассердился Андрей. — Только условие одно: если ваша жена меня турнет, я никуда не пойду, пока не вызовете такси и не оплатите проезд.

Додумался-таки! Но спасибо, находился сегодня. Поневоле станешь рационалистом!

— Об чем речь? — мужчина протянул ладонь. — Меня зовут Александром Ивановичем. Между прочим, я не такой уж и старый. Что это ты мне все «вы» да «вы»?' Можешь просто Сашей звать. А тебя-то как?

— Андрей…

Сели на такси и поехали. Шофер тихо матерился: фонари светили тускло, ни черта не видно, встречные машины слепили фарами, а на сплошных колдобинах встряхивало, н дорога перерыта, надо дворами ехать, а вредные жильцы понаставили там заслонов из ящиков, проволоку протянули.

— Не поеду, ребята, дальше! — сказал шофер. — Как-нибудь дойдете, тут рядом, минут десять ходьбы…

Дошли быстрее. Дверь им открыли сразу. Будто бы Людмила, жена Александра Ивановича, стояла наготове и только ждала звонка:

— А, явился!

Маленькая, похожая на худенькую десятиклассницу, она, пытаясь изобразить гнев, даже ногой топнула. Но глаза ее почему-то светились торжеством, радостью н какой-то тайной многозначительностью. Отставив в Степану руку с дымящейся сигаретой, Людмила осуждающе покачала головой:

— Один побоялся прийти? Свидетеля привел, чтобы подтвердил: не у бабы, дескать, кувыркался, а сидел в кругу друзей. Так?

— Не-ет, — наружно протянул Александр Иванович. Чтобы развязать шнурки, ему пришлось согнуться. — Еле от баб вдвоем отбились, не поверишь — так и наседали, так и наваливались, а бюсты — во! — он показал. — И жо…, то есть, бедра, — во! Двумя руками не обхватишь. Жуть как мы их испугались…

— Ой-ой! — сказала Людмила и вдруг протянула Андрею руку: — Ну, здравствуйте. Меня Люсей звать. Пойдемте, я вас напою чаем.

— А может, покрепче чего-нибудь? — заискивающе улыбнулся Александр Иванович и подмигнул Андрею. — Чтоб расслабиться. А то, Люсь, нервы, знаешь ли, стрессы, все такое прочее…

— Ах, и что это ты там бормочешь, милый?

Людмила, нарочито передернув плечами, повела Андрея за собой. Он думал, что на кухню. Где еще чаем поят? Оказался же в уютной комнате: приглушенный свет торшера, чудной низенький столик на выгнутых ножках, большая глиняная ваза в углу — затейливо извивались на ней драконы, цветной телевизор: звук то ли выключен, то ли не нужен — показывали нечто постельное, исключительно крупными планами, и, засмущавшись, Андрей перевел взгляд на книжные полки. Вот это да! Томики Цвейга, Платанова, Булгакова, Пастернака, серия «Мастера детектива», фолианты альбомов по искусству. Толк в книгах он знал, и в своем селе слыл книгочеем, и даже писал кое-что в районную газету.

— Располагайтесь, — сказала Людмила и подтолкнула Андрея к низкому креслу. — Вот журналы, газеты свежие. Полистайте, пока я приготовлю что-нибудь…

Андрей сел, взял какую-то газету сверху. А под ней лежал глянцевый журнал с грудастой негритянкой на обложке. Наверное, в доме нет детей, если такие вещи разбрасываются где попало. Впрочем, нынешние ребятишки прекрасно знают, чем мужчина отличается от женщины и как получаются ляльки. Всяких сексуальных энциклопедий для них напридумывали, книжек типа «Откуда я взялся?». И все-таки надо прикрыть это безобразие, решил Андрей. Но под журналом оказался другой, еще более откровенный, какая-то «Эммануэль в комиксах» и еще, и еще…

Пришлось Андрею положить сверху газету и сделать вид, что все это время смотрел «Вадик». Но на экране тоже творился свальный грех. Андрею стало не по себе — противно, мерзко, муторно. И тогда он встал, подошел к полке и взял альбом средневековых немецких гравюр.

Андрей любил разглядывать работы старью художников. Имена он чаще всего не запоминал, ему просто хотелось понять, как мастеру удалось поместить на куске ткани или бумаги частичку настоящей, непридуманной жизни, а если даже и придуманной, то все равно как бы и взаправдашней. И как получается так, что черно-белые гравюры, допустим, вдруг сверкнут зеркальцем, в котором отражается пестрый, живой мир, может быть, чуть-чуть холоднее и тусклее по цветовой гамме, чем окружающий, но это только потому так кажется, что он в одно неуловимое мгновение застыл — так и остался неподвижным, без ароматов, и даже слабое дуновенье ветерка, малейший на него намек исключался, и пни этом все сверкало, жило, дышало…