Тереза Ревэй - Лейла. По ту сторону Босфора

— Селим-бей, для меня огромное удовольствие видеть вас снова. Надеюсь, вы не сердитесь на меня за то, что заставил вас ждать.

Мустафа Кемаль буравил секретаря пронзительным и в то же время насмешливым взглядом. Хотя Селим был на голову выше, почетный адъютант отличался величественной осанкой и поразительной жизненной силой.

— Не смею вас беспокоить, ваше превосходительство. Мне нужно лишь передать вам это письмо от имени Его Величества. Он ожидает вас завтра после молитвы, согласно договоренности.

Военачальник спрятал сверток в карман и пригласил посетителя сесть. Селим не посмел отказать. Мустафа был вхож во дворец, и Селим спрашивал себя, как тот может терпеть присутствие вражеских офицеров и при этом чувствовать себя вполне комфортно. Но разве существовала ситуация, в которой этот уроженец Салоников, сын скромного оттоманского чиновника, ставшего впоследствии лесоторговцем, не чувствовал бы себя как рыба в воде? «Горделивый карьерист», — со злостью думал Селим. Секретарь смутно помнил первую встречу с Мустафой прошлой зимой, во время поездки наследного принца в Берлин. Еще тогда он отметил неприветливый нрав офицера. Говорят, что турки не отличаются дисциплиной, но такое поведение было чересчур даже для турка. Офицер не колеблясь говорил все, что думал, как принцу Вахидеддину, так и прусским маршалам, утверждая, что последние не имеют ни единого шанса выиграть войну и что их обещания — не что иное, как пустые слова. Селима сбивала с толку смелость этого человека, который был едва старше его самого. На фронтах, когда он побеждал в самых отчаянных битвах, все тоже удивлялись молодости Мустафы.

В сведущих кругах ссылались на почти мистическую связь Кемаля с солдатами. На их необычное бесстрашие. Его выносливость была еще более заметна на фоне проблем со здоровьем, связанных с почками. Светлые волосы, зачесанные назад, открывали угловатое с правильными чертами лицо, высокие скулы, прямой нос, волевую челюсть. Но истинный трепет и уважение внушал кошачий взгляд его ледяных голубых глаз. Командующий предложил Селиму сигару, метрдотель принес им маслины и раки [12] Раки — традиционная анисовая водка, чаще всего изготовляемая из винограда. . Кемаль не отказывался от удовольствий жизни.

— Так, вы правы, мой генерал. Немцы не выиграли войну.

— Я говорил это еще с 1914 года, — ответил Мустафа с горькой миной, словно речь шла о поражении Османской империи. — Мы подписали перемирие только потому, что войско не могло продолжать войну. Мы рискуем все потерять. Но сердце турецкой родины в наших руках. И это самое главное.

— И мы вам этим обязаны, ваше превосходительство, — любезно сказал Селим. — Вы превосходно сдерживали фронт на возвышенностях позади Алеппо против арабов и англичан.

— Я не уступил ни единой пяди! Речь шла не о защите безвозвратно потерянных арабских земель, а об отстаивании естественных границ нашей нации.

У Кемаля был звучный голос оратора. Его властная манера произносить по-французски слово «нация» не осталась для Селима незамеченной. Подобные вещи и были яблоком раздора между такими личностями, как этот сын бывшего таможенного служащего, и частью приближенных султана. Понятие «нация» было новым и абстрактным. В турецком языке не существовало даже слова, чтобы обозначить его. Поэтому люди, как Мустафа, были склонны придавать смысл тому, что его вовсе не имело.

— Нам остается лишь ужиться с англичанами в ожидании мирного договора, — продолжил Селим наигранно бодрым тоном. — К счастью, это честный народ. Они доказывали нам это на протяжении веков в трудных ситуациях.

— Неужели? — с иронией спросил Кемаль. — Тем не менее у них страшная мания похищать наши военные корабли. И адмирал Кальторп уже не сдержал свое слово, потому что они теперь здесь, в наших стенах. Не обманывайте себя, мой дорогой, у Англии свои цели, которые совсем не соответствуют нашим. Ей нужно оставить за собой путь в Индию, подкрепить свое господство на нефтяном рынке и взять под патронат халифат. Это единственный способ контролировать Египет и мусульманское население своих колоний.

Он залпом осушил бокал.

— Это перемирие, составленное кое-как за пару часов, открывает двери всякого рода завоеваниям. Конечно, можно оставить иностранцам несколько незначительных территорий, но вопреки мнению Его Величества и некомпетентных советников попустительство не предвещает ничего хорошего.

Селиму не нравилась жесткая складка его губ, его дерзкая манера говорить о Его Величестве. Секретарь был в курсе этой дискуссии. В июле паша предложил себя на должность начальника генерального штаба, а затем и военного министра. Возможно, не доверяя этому упрямцу, Мехмед VI вежливо отказал. Генералу не удавалось скрыть, насколько он уязвлен.

— Создается впечатление, что падишах намекает на то, что готов броситься в руки союзников, — продолжил Мустафа Кемаль. — Но это ошибка. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы он прислушался к голосу разума.

— На что же вы надеетесь? — вспылил Селим. — Его Величество осознает опасность, которая угрожает Империи. Он желает добра своим подданным, всем своим подданным, даже из самых отдаленных территорий. Что, кажется, не свойственно вам, — бросил он.

С ироничным видом Мустафа Кемаль пронзил его жестким взглядом.

— Но Империя уже мертва, дорогой мой. Мертва и погребена. Или это ускользнуло от вас?

По спине Селима пробежала дрожь. Его характер всегда удерживал его в равновесии. В жизни он опирался на две внушающие доверие основы: веру в единого Бога и веру в человека, «всегда побеждающего» султана-халифа. Мысль о том, что его могут лишить одной из них, казалась ему ничтожной.

Мустафа откинулся на спинку кресла и скрестил ноги. Для встреч с парламентерами он был одет в цивильную одежду, в европейский костюм с жестким воротником и ловко повязанным галстуком, в то время как Селим был в сюртуке, застегнутом до горла, прямых штанах и феске, украшенной золотой кисточкой. Молодой секретарь вдруг почувствовал себя так же смешно, как и неловко.

— Стоит вернуться к нашим корням, — настаивал военный. — Я люблю свою страну, Селим-бей, не сомневайтесь в этом ни на секунду. Я люблю ее народ и ее землю. Если мы хотим, чтобы Турция жила, она должна сконцентрироваться в своих естественных границах и на своей сущности. Это вопрос выживания, — горячо отрубил он. — А я, я не позволю ей умереть.

«Раньше его бы сослали на другой конец Империи или отрубили голову», — подумал Селим, чувствуя неловкость. Куда могут привести непомерные амбиции? Секретарь, привыкший к раболепию придворных, цветистому слогу, за которым скрываются мысли говорящего, к искусству лжи, был застигнут врасплох откровенностью. Мустафа Кемаль обладал невероятной решительностью. Это был непримиримый человек. Селим понимал недоверие падишаха и тайный страх перед тем, что непокорный нрав военного не удастся смирить. И эта непокорность проявлялась не в первый раз. Разве не армия всегда в первых рядах революций? Разве не она двигает прогресс? Офицеры читают Вольтера в оригинале и вдохновляются деятелями эпохи Просвещения! Что помешает генералу устроить новый переворот в умах?