Тереза Ревэй - Лейла. По ту сторону Босфора

— Не в ближайшем будущем, — кивнул Ханс, польщенный комплиментом. — Но я планирую наведаться в Берлин, когда будет окончена реставрация хеттских сфинксов.

Эгер затянулся сигарой.

— По моим данным, это произойдет не завтра.

— В нашей работе нужно терпение. Мои турецкие коллеги ждут продвижения проекта. Нам доверили статуи при условии, что мы очень быстро выполним работу. Не стоит давать им понять, что у нас есть более срочные задачи. Нам необходимо их сотрудничество, если мы хотим продолжить исследования на территории этой страны.

— Ну и что ж, подождут! — с легким презрением произнес Эгер.

— Знаете, они довольно обидчивы, — предостерег Ханс. — Но как можно их в этом винить? Только Богу известно, какую выгоду извлекли британцы на раскопках в Египте! Ходили слухи о французах и кхмерских храмах в Камбодже… Не хотелось бы, чтобы репутация Германии была так же запятнана.

— Мне тоже! — воскликнул Эгер. — Убежден, вы сумеете проявить дипломатичность, чтобы сохранить взаимопонимание.

Хансу не нравилась склонность европейцев накладывать лапу на античные сокровища, которые им не принадлежат, и он решил присмотреть за сфинксами, которых на время войны доверили берлинским специалистам. Даже речи быть не могло, чтобы они остались в Германии.

Несмотря на некоторые недомолвки, беседа с Эгером его успокоила. Известность и заслуги Ханса открывали перед ним двери самых уважаемых исследовательских обществ Турции и Германии. Его положение в официальных кабинетах подкреплялось славой героя войны за независимость.

Ханс наслаждался каждым моментом своего неожиданного счастья. Он оставил униформу и носил гражданский костюм. Завернутое в простыню оружие лежало в ящике. Он часами бродил по городу, который долго был закрыт для него, еще бы — за его голову британцы сулили вознаграждение. Ханс бездельничал в кафе, писал лекции или читал газеты, наслаждался славянской атмосферой ресторанов квартала Пера, болтал с рыбаками на берегах Золотого Рога. В Эюпе и Уксюдаре встречался с друзьями, поднимался по Босфору, вдоль которого стояли закрытые на зиму йали. Он испытывал неимоверную радость от морского ветра в волосах. Это было возрождение. Звуки, огоньки, цвета стали ярче и насыщенней. Многим солдатам было сложно обрести равновесие после демобилизации, но он испытывал настоящее счастье от мысли, что исполнил свой долг и теперь свободен.

Он мельком глянул на часы. Скоро он встретится с Лейлой. Ханс побаивался встречи с родственниками любимой, но знал: великодушие турок, несомненно, подтвердится. Его переполняла радость от мысли, что скоро он обнимет любимую. Берндт Эгер сделал ему кое-какие предложения, но Кестнер слушал краем уха. Он разнервничался от ожидания и с облегчением вздохнул, когда немецкий меценат наконец ушел.

Ханс ждал в вестибюле, пока принесут его пальто, но тут его внимание привлекли громкие крики. Консьерж в рединготе жемчужно-серого цвета, рядом с которым стояла испуганная гувернантка, спорил с возбужденным посетителем. Вокруг собирались зеваки.

Ханс узнал капитана Гарделя и вспомнил об их стычке в Ангоре и о том, как пришел в ярость, когда офицер осмелился поставить под сомнение честь Лейлы. Тем не менее он знал, что турчанка признательна Гарделю за поддержку в сложные моменты, выпавшие на ее долю. Между ними была настоящая дружба. «Необычный опыт», — подшучивая, любила она говорить. Она поведала Хансу, что несколько месяцев назад бедняга при трагических обстоятельствах потерял жену в Измире. Хансу до сих пор снились кошмары о том ужасном пожаре, в котором погибли тысячи людей, кошмары о войне, которой он отдал восемь лет жизни и где оставил часть своей души. В порыве искреннего великодушия он подошел узнать, сможет ли чем-то помочь Гарделю.

— Мадам Малинина находится под протекцией Красного Креста, — говорил капитан. — В отсутствие ее мужа я имею право забрать ее вещи. Это вы позволили ей уйти тогда утром без всяких объяснений?

Консьерж напомнил французу, что постояльцы имеют полное право свободно перемещаться.

— Женщина проводит ночь в вашем заведении совершенно одна, и у вас это не вызывает никаких подозрений? — с иронией произнес офицер. — Вы должны были проследить за ней. Я требую, чтобы вы отдали мне ее чемодан!

Консьерж покачал головой, отказывая исполнить требование.

— Но она мертва! — воскликнул Гардель, тряся ежедневной газетой.

— Это не аргумент, капитан. Ее вещи останутся здесь, пока за ними не придут ее родственники.

— У нее нет семьи, вы слышите меня? Муж бросил ее, остальные мертвы!

Ханс сразу понял, о чем речь. В криминальной хронике на первой странице говорилось о молодой женщине, покончившей жизнь самоубийством, бросившись в Босфор. На установление ее личности потребовалось несколько дней. Пострадавшей оказалась графиня, супруга офицера императорской гвардии. Трагическая судьба этой женщины потрясла журналистов. Они смогли раздобыть фотографию, на которой Нина Малинина позировала с другими беженцами перед рестораном в Пера. Ханс был впечатлен серьезным выражением лица юной официантки на фоне ее улыбающихся подруг.

Упорство служащего остудило Гарделя. Он резко развернулся на каблуках и ринулся к выходу, толкнув молодого лакея. Ханс был поражен его бледностью и потерянным взглядом. Терзаемый смутным волнением, археолог последовал за французом.

Гардель удалялся огромными шагами. Не глядя по сторонам, он пересек Гранд-Рю и чуть не угодил под колеса автомобиля. Время от времени Хансу преграждали путь телеги, груженные досками, или носильщики, на плечах которых были невероятных размеров тюки, и он терял офицера из виду. Он был утомлен преследованиями по лестницам и неровной мостовой, раненая нога начала подергиваться и болеть. Абсурдная беготня раздражала Ханса. И как это может его касаться? Он наткнулся на прилавок торговца пряностями, извинился и поспешил дальше. Может, стоит окликнуть Гарделя и поговорить с ним? Лейла не бросила бы это на самотек. Он вспомнил, что она говорила о связи офицера с девушкой из квартала Пера. Вероятно, она и была жертвой. Вероятно, француз чувствовал себя ответственным за ее смерть. Вдруг он нырнул в невзрачное здание. Запыхавшись, Ханс остановился перед входом в подъезд.

Луи поднялся по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек. Новость о смерти Нины была для него словно удар шпагой в самое сердце. Ничто не предвещало такого драматического конца. Они мирно расстались, и он был убежден, что она теперь доверяет ему. В самых безумных мечтах он даже вообразил, что они станут жить вместе. Подробности ее последней ночи, проведенной в одиночестве в Пера Палас, приукрашенные падким на театральность журналистом, были ужасными. Потрясенный Луи пытался найти всему этому объяснение. Оставила ли она письмо? Какую-нибудь записку? Хоть что-нибудь, что объясняло бы этот безумный поступок?