Наталья Стеркина - Соучастница

-Ирка! Я тут у Павла застряла,

Ирина хотела уже вспылить - опять этот Павел, из-за мужика пропадаешь, но Татьяна ее предупредила сдавленным голосом,

- Тут детки - Оля и Толя, близнецы, помнишь, я упоминала. Так вот, эта скотина лежит пьяный, за ними скоро приедут и я побегу. Ладно?

- Ладно. Ты-то как в эту ситуацию попала?

- Да сдуру доругаться забежала. Мораль... Да сама понимаешь...

- Только позвони, когда будешь выходить, а то мне к семи к родителям, у меня там ведь свои детки

- Я позвоню, если буду укладываться во время. Сама понимаешь, их не оставишь.

Ирина положила трубку в дурном расположении духа. Скорее всего Таня не вырвется. Уедут детки - проснется Павел и начнется все скучное и бесцельное. Может быть, поехать к родителям уже сейчас? Чего выжидать? Но Ирина чувствовала, что сейчас она еще не готова к разговору с Костей, к встрече с доверчивой и пока еще кроткой Катенькой. "Надо собраться, надо обрести какую-то ясность души". Ирина налила себе вина, выпила, глядя в зеркало, и вышла на лестничную клетку. Позвонила Васе. Вася вышел заспанный и вроде недовольный, но увидев Ирину, просиял, он всегда был рад ее поручениям и с готовностью стал ждать, что она скажет.

-Вася, пошли обедать. У меня уж стол накрыт.

Вася не стал спрашивать, почему сегодня такая честь, с радостью подтянул штаны, пригладил волосы, прикрыл свою дверь и пошел к Ирине. Обедали молча, Ирина только предлагала Васе, то соль, то перец. Для него она выставила недопитую когда-то давно водку. Вася с разговорами не навязывался, умел ценить просто присутствие приятного человека. В шесть выпили кофе, Татьяна, конечно, не позвонила.

-Врагов бы своих мне так знать, как я знаю, что происходит с друзьями моими", - произнесла Ирина вслух, закрывая за Васей дверь.

Телефон вообще молчал. Почему-то в этот день никому Ирина не вспомнилась, никто не захотел ее куда-нибудь пригласить, о чем-нибудь рассказать. Некоторое равновесие за время обеда с молчаливым и "светским" Васей Ирина обрела. "Теперь не так страшно", - думала она. Дело еще в том, что Ирина начала себя и чисто физически чувствовать некомфортно. Смерть Саши, саморазоблачение Славы, осознание совей роли, делали ее как бы меньше ростом, сгорбленнее, незаметней. "Я же пока не ангел! - я вовсе не хочу так самоукоряться. И других судить не хочу! Но и прощать всем и все не могу!"

Ирина входила в подъезд, в общем-то приготовившись к разговору с сыном. Встретила ее чем-то вроде бы раздосадованная Катя. Поцеловались.

--Что, Кекс, ты огорчена чем-то?

-Потом скажу, это о бабушке

. "Так, - подумала Ирина, - переходный же возраст, - бабушка что-то не разрешила и нервы".

-У нас, мам, знаешь, Костя уже два дня, его менты побили, Как я их ненавижу!

-А где все? - вдруг Ирина поняла, что в квартире как-то тихо, все остальные домочадцы не выползли в большую комнату.

-А-а, я об этом и хотела сказать. Бабушка поссорилась с дедом. Смертельно. Нашла какую-то записку у него в кармане случайно. В чем-то его упрекнула, а он закричал на нее. Представляешь? По-моему, мам, у них ревность

-Так где же они, Катюш?

-Бабушка первая ушла. Надела пальто новое, шляпку. Губы накрасила. Деду ничего не сказала больше. Меня поцеловала, а к Косте заходила, он у меня, в детской лежит, ты его спроси, он что-нибудь, наверное, понял. Ирина вздохнула.

-А дедушка где?

-А он, когда бабушка ушла, походил-походил по дому, трубку покурил, что-то такое ворчал, мне послышалось "Дура", тоже к Косте заглянул на минутку, оделся и тоже куда-то ушел. Я, мам, ничего не понимаю - они же не ссорились никогда... И потом, - Катя опустила глаза, - они же старенькие.

Ирина засмеялась и обняла Катю. Та была худенькая, длинненькая, с темно-русыми прямыми длинными волосами, милым умным личиком, похожая на свою бабку с отцовской стороны.

-Они, Катюш, тоже как маленькие - взяли и обиделись друг на друга.

. -Ты думаешь, они помирятся? - Катя сидела на коленях матери, длинные ноги свои сплела, руками обхватила ее за шею

-Конечно. У тебя-то самой как дела?

-Я тебе, мам, дневник дам. Там все про..., ну, ты знаешь... Ты у нас сегодня останешься?

-Конечно

-"Тогда мы с тобой в большой комнате вместе будем спать, у меня же там Костя!

-Чудесно, Кекс. Теперь я пойду к Косте зайду, ладно? А ты скоро увидишь в окно, как бабушка с дедушкой под ручку домой идут.

-Да-а? Ты уверена?

-Давай пари! Американка!

-Давай!

Они ударили по рукам, по детски, разбить было некому. Ирина успокаивала Катю и сама надеялась на лучший исход, но все же ее грызла тревога - она знала, в общем ,очень покладистый характер своей матери, знала и ценила ее юмор, намного меньше понимала отца - в нем была какая-то всегда уклончивость, прохладность. Ирина не всегда могла понять его высказывания, оценки людей - видимо, он принадлежал к непонятному ей мужскому типу. Но между собой они всегда ладили! И это было основой домашнего порядка, это было гарантией некоего порядка и в жизни Ирины и ее детей. Что же случилось? Вряд ли она когда-нибудь узнает. Катя сказала ревность. Домыслить-то можно, но зачем? Важно другое - на чем они примирятся - на чувстве ответственности за детей (это достойно, но по-человечески недостаточно) или все же на сохранности интимных и тонких эмоций. Они по-прежнему мужчина и женщина.

Ирина вошла к Косте. Костя лежал с умной книгой в руке. Лицо его было замазано приготовленными матерью снадобьями. Левая рука была перевязана.

-Привет, Кот.

-Привет, Ириш.

Ирина наклонилась и поцеловала его, он тоже чмокнул ее разбитыми губами.

-Что читаешь?

-Да про самоубийц я читаю, это того же автора, что про Фандорина пишет, не читала еще? Я дам потом.

Ирина взяла из рук Константина книгу Чхартешвили, полистала, положила на диван.

-Расскажешь?

Костя чуть приподнялся, глаза его сделались холодными.

-Три дня назад мы вместе с моим приятелем сербским, он учится в Щукинском, должны были встретиться, чтобы пойти на репетицию, он хотел мне показать свои всякие находки, приколы. Едем в метро, в вагоне народа немного, пять часов дня. Ахмет - длинноволосый, темноволосый, нос у него вполне разбойничий, но человек он добрейшей и талантливый, болтаем о своем. На станции "Парк Культуры" входят четверо - черные штаны, косухи, головы бритые и лица... Знаешь, Ириша, какие у них лица - жесткие, злоба изнутри как будто пропитала кожу и окрасила в какой-то фашистский цвет, такой, знаешь, особый коричнево- серый оттенок. Глаза, может, они у них и разного цвета и размера, но кажутся одинаковыми - там сидит зверь. Ну волосы, как и скинам положено., короткие или вообще затылки бритые. Огляделись и сразу к Ахмету. Один его за ворот куртки схватил, поднял, другой чем-то тяжелым, у него в руке зажато было, - в бровь. Я приподнялся было, третий мне руки скрутил и в лицо орет, про чистоту Москвы и про позор для меня с таким рядом сидеть. А четвертый стоял и делал вид, что пассажиров на мушке держит, руки выставил, будто у него автомат. А пассажиры молчат, одна дама только ойкнула. У Ахмета кровь, они на "Кропоткинской" не спеша вышли, никто ничего не сказал, пошли по платформе шеренгой. Ну уж потом к нам подбежали, платки протягивают, салфетки. Мы вышли на "Библиотеке", нужно бы медпункт, бровь рассечена сильно, а тут менты - паспорта, документы. Я не ношу с собой! Никогда! Я же у себя в городе. А тут спрашивают у нас обоих Ахмет достает свою регистрацию, а я пустой, им плевать, что у человека травма, что ублюдки только что человека избили и спокойно ушли, ни один мент не остановил! Они меня дерг - в отделение, я упираюсь, нервы не выдерживают, начинаю им орать про скинов, про фашистов поганых, они это на себя, мол, я их фашистами обзываю, а они при исполнении, волокут меня, Ахмет не бросает, за мной тащится. По-русски он же не очень хорошо говорит, но пытается объяснить про меня что-то. Били они меня, сволочи, деньги вымогали, все что в карманах было, сами вытрясли. А-а,- Костя поморщился от боли и от отвращения. - Ахмет меня ждал. Кровь чуть приостановилась, но глаз заплыл. Проводил я его до общежития, мы машину взяли, Ахмет расплатился. Там студенты набежали и корейцы южные и прочие - все лопочут, рассказывают о том, как их так же били скины, мне говорили: "Костя, им деньги, деньги". Один русский аспирант отвел меня в сторону - видит я зеленый, водки дал, раны обработал начерно и дал совет дома пока не появляться - вдруг на хвост сядут, наркоту подбросят или еще что сделают. Ахмет дал мне денег, на прощанье сказал с болью, что уедет, хоть здесь сейчас и перспективы - предложения, телевидение, заказы, но как по городу передвигаться, со страхом и унижением,? Он жить так не может... У них, конечно, тоже есть скины, но полиция следит, и в Германии есть (он там три года прожил), но не позволяют, а оттого, что он увидел, что со своими ( мной то есть) милиция делает, вообще жить не хочется. Я уехал сюда, к старикам и Кексу, но жить мне, Ириш. Тоже что-то не очень хочется.