Энн Эдвардс - Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару

Когда на следующий год Элен Глазгоу получила Пулитцеровскую премию, Пегги послала ей поздравительную телеграмму и в ответ получила письмо, в котором мисс Глазгоу писала:

«Я сохранила чудесные воспоминания о вашем мимолетном визите и о часе, проведенном вами у моей постели».

К тому времени, когда Марши вернулись из Ричмонда, приготовления ко второй премьере фильма «Унесенные ветром», назначенной на 15 декабря 1940 года, шли полным ходом. И хотя сама Пегги не участвовала непосредственно в подготовке этого мероприятия, но беспокоилась о каждом новом усовершенствовании и жаловалась Элен Давди на тот «фурор», который «киношники» произвели в ее жизни.

Само выражение «вторая премьера» было смешным и нелепым, но Сэлзник считал, что это добавит значительности моменту перехода от политики предварительного заказа билетов на фильм и высоких цен на них к обычной практике проката. Сэлзник лично наблюдал за рекламной кампанией перед «второй премьерой», и список указаний, отправленных им своим подчиненным, начинался с директивы: «Не публикуйте никаких рекламных статей о Маргарет Митчелл». Когда весть о премьере все же дошла до Маршей, Сэлзник был поражен той поддержкой, которую они оказали его планам.

В октябре месяце в Америке было продано лишь 1600 экземпляров книги «Унесенные ветром» по первоначальной цене в три доллара, а киноверсия романа была временно изъята из продажи в связи с шестимесячным перерывом в прокате фильма. Джон писал семье Давди, что даже если «вторая премьера» и не вернет роман в список бестселлеров, но и не повредит его продаже никоим образом.

Доход от «второй премьеры» должен был пойти на военную помощь Великобритании, а потому было бы естественным, если бы на второй премьере «Унесенные ветром» представляла английская звезда — Вивьен Ли. Но Сэлзник, рассчитывая на эффект, который произвело бы появление двух лауреатов премии Академии киноискусства на сцене, объявил, что Хэтти Макданиэл также приедет в Атланту и что они с мисс Ли сыграют перед зрителями знаменитую сцену затягивания корсета Скарлетт перед барбекю в Двенадцати Дубах.

Взбешенная тем, что Сэлзник покусился на ее театральные права, Пегги дала волю своему гневу в письме к Лу: «Конечно, я могла бы подать на него в суд, и я бы сделала это, если бы не эти несчастные и ни в чем не повинные дамы из общества “Атланта помогает Великобритании”».

Ее согласие, однако, не потребовалось, поскольку Хэтти Макданиэл заявила, что в расистскую Атланту она приедет только под конвоем. Сама мисс Макданиэл, первой из черных актрис удостоенная премии Академии киноискусства, родилась в городке Уичитта, штат Канзас, а выросла в Денвере, штат Колорадо, и несмотря на то, что Сью Майрик много занималась с ней, дотошно обучая ее диалекту и повадкам южных негров, у мисс Хэтти не было никакого желания ехать в Атланту, где ей пришлось бы жить в какой-нибудь комнатенке в негритянском гетто.

На этот раз, однако, не было ни одного из тех «буйств», которые в избытке присутствовали на первой премьере. Были толпы народа, но ни одна из них не шла ни в какое сравнение с прошлогодними. Вивьен Ли приехала, но на душе у нее было неспокойно: Англия воевала, а дом в Лондоне был разрушен во время немецкой бомбардировки. Через несколько дней они с Лоуренсом Оливье уже были на борту теплохода, возвращаясь в Англию, где Оливье должны были призвать на военную службу.

В день «премьеры» разразилась настоящая буря. Лил дождь, а ветер был таким сильным, что самолет мисс Ли опаздывал и Пегги пришлось самой вести прием для прессы.

Прибывающие толпы людей проходили через Гранд-портал — декорации, изображавшие фасад Тары, были уже демонтированы, — но отношение ко всему происходящему было несколько иным, чем в прошлогодний вечер настоящей премьеры. Да и сама Пегги в течение недели, предшествовавшей событию, которое кто-то из ее «непочтительных» друзей назвал «вторым пришествием», ясно видела, что энтузиазма у людей поубавилось.

Очередной приливной волны общественного интереса, которой она ожидала, на этот раз не было, но вместо облегчения Пегги испытывала нечто похожее на разочарование. Именно тогда, когда интерес к ней широкой публики стал ослабевать, противоречивость в отношении Маршей к славе стала еще более очевидной. В письме к Гершелю Брискелю Пегги почти жалобно пишет: «Мне кажется, что это война повинна в падении интереса публики ко мне, ну и, естественно, выборы отвлекли внимание». Это утверждение, похоже, говорит о том, что Пегги начинала верить, что ажиотаж вокруг «Унесенных ветром» будет вечным, и потому она была лишь слегка обижена на то, что выборы в ноябре 1940 года президента Ф. Рузвельта на беспрецедентный третий срок и угроза для Соединенных Штатов быть втянутыми в европейскую войну помешали этому. И если это было действительно так, а ее письмо к Брискелю оставляет в этом мало сомнений, то похоже, что тщеславие уже потребовало от Пегги Митчелл свою жертву.

Подобно Скарлетт О’Хара Пегги Митчелл теряла интерес к разговору, если не она была его предметом. С начала 1936 года и до весны 1940-го или она сама, или ее книга, или фильм по ее книге, или «мошенники», всегда готовые ее ограбить, были темой любой ее беседы или письма. И хотя это продолжалось не очень долго, она весьма неохотно расставалась с этим периодом своей жизни.

В июле 1941 года Д. Бретт прислал ей письмо, в котором спрашивал, не согласится ли она войти в число тех двадцати пяти писателей, которые уже дали согласие написать несколько слов для сборника, доход от которого поступит в фонд возрождения искусств «Американский путь». В ответ Пегги отправила Бретту несколько страниц с вопросами, касающимися в основном того, кто стоит за этой организацией и кто еще войдет в эту компанию, поскольку, по ее словам, она не хотела бы «проснуться в одной постели с пятью обозревателями-пьяницами», однако в конце призналась, что с момента получения его письма была просто не в состоянии придумать ничего, что можно было бы изложить на бумаге, чтобы выполнить просьбу Бретта. «Моя собственная тупость удивила даже меня, — писала Пегги, — но ведь в течение четырех лет я не только ничего не писала, но даже не думала о писательстве. Как будто специально все сложилось так, чтобы вытеснить любые мысли из моей головы».

«Нет!» — таков был ее окончательный ответ на предложение Бретта. Она чувствует, что заржавела.

Если Пегги действительно не хотела вновь заниматься писательством, то ведение дел фирмы «Маргарет Митчелл, писательница» не обязательно стало бы для нее единственной альтернативой. Ведь она могла рискнуть и заняться каким-то делом, могла приложить свои способности к собиранию денег на что-либо (что позднее и сделала), вернуться к историческим изысканиям или к работе в газете. Она могла просто остаться миссис Марш, что, по ее словам, всегда было для нее пределом мечтаний.