Роксана Гедеон - Сюзанна и Александр

— Волноваться нечего. Среди публики, которую ты увидишь, большинство людей еще вчера были либо конюхами, либо солдатами. Что-то в этом роде… Ты увидишь, они даже разговаривать правильно не умеют.

Лакей, стоявший у дверей, громко объявил:

— Гражданка дю Шатлэ с дочерью.

Обилие окон и зеркал наполняло светом зал, в который мы вошли. Потолок был покрыт росписями. Бросалась в глаза золоченая резьба — фигурки амуров, короны, рокайли и диски образовывали пышные резные композиции.

Нас встретила любовница Талейрана, мадам Грант, женщина, находившаяся при министре на положении, как говорил граф д’Артуа, «почти что жены». Я уже успела узнать, что ее считают дурочкой, и едва послушав то, что она говорила, согласилась с этим мнением. Мадам Грант не скрывала того, что восхищается сама собой, и была чрезвычайно горда своей ролью на столь важном приеме. Она несколько раз повторила нам, сколько денег было затрачено на создание великолепия, ныне нас окружающего. Натянуто улыбаясь, я поспешила расстаться с ней, сказав, что ее внимания ожидают другие гости.

— Какая она забавная, — сказала Аврора. — Она знает тебя?

— Нет. И я ее не знаю. Я вообще здесь ни с кем не знакома.

Это была правда. Пока мы с Авророй, мило беседуя, шли по залу, я вдруг очень ясно ощутила всю степень нашего одиночества. Аврора говорила, что я выгляжу уверенной. Возможно, это и так, но это только видимость. Внутренне я была растеряна. Я глядела вокруг и не видела ни одного знакомого лица. Люди на балу, честно говоря, были мне слегка неприятны. Я сама была недовольна тем, что замечаю все мелочи: взрывы слишком громкого смеха, развязные манеры мужчин, женщин, одетых в платья, на которые пошло совсем немного ткани… то, что офицеры — республиканские офицеры, разумеется, — даже не отцепили сабли, и те, вероятно, бьют дам и их самих по ногам во время танца… На меня кое-кто поглядывал с явным интересом, но я лишь плотнее сжимала губы в ответ на эти взгляды. Внимание не слишком воспитанных синих было для меня почему-то унизительным. Как они смеют смотреть столь нагло, так, будто я уже обещала им что-то? Лучше бы выучились для начала правильно произносить слова, а не гнусавить, как простолюдины из Сент-Антуанского квартала!

Один из них приблизился, приглашая меня на танец, но я ответила так резко, что он не посмел настаивать. Ну уж нет, танцевать с этими людьми я не буду… Мне вообще казалось предательством то, что я пришла сюда. Конечно, я пришла ради Александра… Ах, поскорее бы объявился Талейран!

Я вовсе не была закоренелой ретроградкой. Я понимала, что прошлого не вернуть. Но, Боже мой, даже при том, что я была готова к миру, годы революции не прошли для меня даром. Эти люди, одетые нынче в шелк и бархат, танцующие котильон, — это ведь те самые люди, что совсем недавно убивали нас! Ни за что! Просто так! Лишь из-за того, что фамилия у меня была не такая, как у них, и я знала своих предков до двадцатого колена!

Я с треском захлопнула веер, и гримаса ярости исказила мое лицо. Мне показалось, что Аврора обращается ко мне.

— Что ты говоришь, дорогая? Прости, я прослушала тебя.

— Мама, погляди, вот тот человек… — Голос ее прозвучал робко. — Он наверняка пригласит меня. Можно?

— Что?

— Можно ли мне танцевать с ним?

Я вздохнула.

— Почему же нет, дорогая? Это только от тебя зависит. От того, нравится ли тебе этот человек.

Аврора упорхнула от меня через две секунды после того, как я произнесла это. Я посмотрела ей вслед, подумала о том, что вовсе не следует внушать таким юным девочкам ожесточение, свойственное мне, и медленно двинулась дальше, машинально разворачивая веер.

Звучала музыка, и, казалось, с каждым новым тактом на меня смотрело все больше и больше мужчин. Я сознавала, как притягательно и ярко выглядит мое пламенеющее платье в этом зале, полном бледных женщин и вульгарных офицеров, и уже сожалела, что надела его. Лучше было бы предпочесть что-то менее заметное. И Талейрана нигде не было видно… Мне вовсе не хотелось пробыть здесь до полуночи, занимаясь поисками министра!

Я приблизилась к киоску и взяла стакан лимонада. Становилось жарко. Аврора не спешила возвращаться. И в тот миг, когда я почувствовала, что начинаю злиться, позади меня раздался голос, который я сразу узнала:

— Вы опоздали, мадам. Я… э-э, можно сказать, я уже начинал досадовать.

Я чуть склонила голову в ответ на поклон Талейрана.

— Мне казалось, что и вы, господин министр, не слишком стремились со мной встретиться.

— Я? Вы полагаете, что после столь восхитительного внимания с вашей стороны я могу быть столь неучтив и забывчив? Похоже, вы крепко меня презираете, госпожа дю Шатлэ.

У него в руках была роскошная, редкой работы табакерка; он открыл ее, собираясь, видимо, нюхать табак, и мне стал виден мой изумруд, вделанный в крышку. Более чудесного украшения для такой красивой вещи и придумать было нельзя. Я поняла, о каком внимании толковал Талейран, и невольная улыбка скользнула у меня по губам.

Талейран, сразу взяв деловой тон, произнес:

— Сейчас я представлю вам человека, который нынче занимает важный пост, но в будущем, несомненно, добьется большего. Вы уж найдите способ поговорить с ним.

— Какое влияние он имеет? Он министр?

— Он из военного министерства. Правая рука военного министра Шерера; именно в его компетенции судьба мятежников — казнить их или миловать…

Взглядом он попросил меня повернуться. Я повиновалась, поглядела и, честно говоря, остолбенела.

Это был Доминик Порри, которого я не видела уже год с лишним. В светлом сюртуке неплохого покроя, белом галстуке, жилете и кремовых кюлотах, с каким-то республиканским орденом на груди, он выглядел весьма солидно. Он вообще внушал уважение — высокий, уверенный в себе. Я даже подумала, уж не заважничал ли он. Его русые волосы были напудрены, чего я не замечала раньше. Он тоже смотрел на меня и тоже был поражен. Хотя, вероятно, его предупредили о предстоящем знакомстве так же, как и меня.

Я с невольным ужасом поглядела на Талейрана и прошептала:

— Вы полагаете, этот человек продажен?

— Все окружение Шерера продажно, верьте мне, моя дорогая.

Он произнес это таким тоном, что у меня появились основания рассчитывать, что Талейран на моей стороне, и это меня чуточку приободрило.

Доминик приблизился. Лишь краем уха слышала я обычные слова, произносимые Талейраном: «Мадам, позвольте вам представить гражданина Порри, чрезвычайно приятного человека… Гражданин Порри, это — гражданка дю Шатлэ, она наслышана о вас и давно хотела познакомиться…»

— Да, давно, — повторила я без всякого выражения.

Встреча с Порри подействовала на меня ошеломляюще. Я вдруг вспомнила тот день в Ренне, после того как Александр стрелял в Гоша. Доминик освободил меня тогда, но что это было за освобождение! Он мне прямо заявил, что быть добрым самаритянином ему надоело. Тогда мне было безразлично, что он хотел этим сказать. Возможно, он просто злился? Ах, черт бы его побрал! Этот человек делал мне только добро, но сейчас я бы предпочла видеть на его месте любого, только не Порри!