Виктория Токарева - Я есть, Ты есть, Он есть

- Ты же говорил, что хочешь быть мне еврейским мужем...

- Хочу. Но вряд ли получится. Я пьянь.

- Пей.

- Я бабник.

- Это плохо. Мы будем ссориться. Я буду бороться.

- Я пошляк.

- Но любят и с этим. Ты только будь, будь...

Он навис над ней и смотрел сверху.

- Ты правда любишь меня?

- Не знаю. Ты проник в меня. Я теперь не я, а мы. Я стала красивая.

- Ты красивая. С этим надо что-то делать...

- А что с этим делать?

Они обнялись. Его губы были теплые, а внутренняя часть - прохладная. От этого Тепла и прохлады сердце подступало к горлу, мешало дышать.

Лена заснула в его объятиях. Ей снился океан, в который садилось солнце. Лена улыбалась во сне. И выражение лиц у обоих было одинаковым.

В последний день съемок они не расставались. Лена и Елисеев уже ничего не скрывали, хотя и не демонстрировали. Каждый делал свое дело. Лена клеила бакенбарды, укрепляла их лаком. Елисеев останавливал мгновения, но дальше, чем на метр, от Лены не отходил. А если отходил дальше, то начинал оглядываться. Лена поднимала голову и ловила его взгляд, как ловят конец веревки.

В гостиницу отправились пешком. Захотелось прогуляться. Елисеев нес ее сундучок с гримом и морщился.

Болел палец.

Впереди шла и яростно ссорилась молодая пара, девчонка и парень лет по семнадцати. Может, по двадцати.

На нем были круглая спортивная шапочка и тяжелые ботинки горнолыжника. На ней - черная бархатная шляпка "ретро". Такие носили в тридцатые годы. Девчонка что-то выговаривала, вытягивая руки к самому его лицу.

Парень вдруг остановился и снял ботинки. И пошел в одних носках по мокрому снегу, держа ботинки в опущенной руке.

- Антон! - взвизгнула девушка. - Надень ботинки! - Но он шел, как смертник. Остановить его было невозможно. Только убить.

- Ну и черт с тобой! - Девушка перебежала на другую сторону улицы.

Парень продолжал путь в одних носках, и по его спине было заметно, что он не отменит своего решения. Это была его форма протеста.

- Антон... - тихо окликнула Лена.

Он обернулся. Его лицо выражало недоумение.

- Надень ботинки, - тихо попросила Лена.

Антон не понимал: откуда взялись эти люди, откуда они знают его имя и почему вмешиваются в его жизнь.

Он шевельнул губами - то ли оправдывался, то ли проклинал...

Лена и Елисеев прошли мимо. Обернулись. Снова подбежала девушка, тянула пальцы к его лицу. Он стоял босой, ослепший от протеста. Они не могли помириться, потому что были молоды. Они хотели развернуть жизнь в свою сторону, а она не разворачивалась. Торчала углами.

Тогда Антон бросает вызов: если жизнь с ним не считается, то и он не будет считаться с ней. И - босиком по снегу. Кто кого.

Лена неторопливо складывала свой чемодан. Неторопливо размышляла. В Москве можно будет повторить иркутскую схему: он войдет в ее дом со своей дорожной сумкой и ее чемоданом. Поставит вещи в прихожей. Снимет плащ. И они отправятся на кухню пить кофе. Потому что без кофе трудно начинать день. Потом можно будет лечь и просто заснуть - перелет был утомительным. А потом отправиться на работу. Правда, у него есть жена, мертвый якорь. Но мертвому не место среди живого.

Мертвое надо хоронить. Их корабль выйдет в чистые воды для того, чтобы серьезно работать и серьезно жить.

Елисеев стоял перед зеркалом, брился и смотрел на свое лицо. Он себе не нравился. Смотрел и думал: "Неужели ЭТО можно любить?"

***

Погода в Москве была та же, что и в Иркутске. Мокрый снег. Хотя странно: где Москва, а где Иркутск...

Елисеев вошел в свой дом и первым делом направился в туалет.

Он не снял обуви, и после него остались следы, как от гусениц. Грязный снег мгновенно таял на полу, превращаясь в черные лужицы. Вышла жена. Увидела лужи на полу, но промолчала. Какой смысл говорить, когда поздно. Когда дело уже сделано. Теперь надо взять тряпку и вытереть. Или его заставить взять тряпку и вытереть после себя. Елисеев стоял и мочился. В моче была кровь.

- Галя! - громко позвал он. - Посмотри!

Жена заглянула в унитаз и спокойно сказала:

- Допился...

- Что же будет? - холодея, спросил Елисеев.

- Откуда я знаю?

- У меня рак?

- Песок. И камни. Надо идти к врачу. - Галя знала, что только страх смерти может удержать его от водки и от бабы. Поэтому она не успокаивала. Но и не пугала. Сильный стресс мог вызвать сильный запой.

За двадцать лет совместной жизни она научилась балансировать и вполне могла бы работать эквилибристкой.

Елисеев встал под душ. Его указующая стрела, которая еще так недавно и так ликующе указывала дорогу к счастью., превратилась в свою противоположность. Она болталась жалким шнурком и годилась только для того, чтобы через нее совали железные катетеры, вызывая нечеловеческую боль, как пытки в гестапо.

Елисеев надел халат и вошел в комнату. Жена смотрела телевизор. Показывали рекламу мыла.

- Ты хочешь, чтобы я умер? - серьезно спросил Елисеев.

- Нет. Если ты меня бросишь, я переживу. Я злая. А если умрешь - не знаю.

Он пошел в спальню и лег. Не заплакал. Он плакал только для красоты жизни. А от страха он не плакал.

Галя смотрела телевизор. После рекламы показывали мексиканскую серию. Галя устала от сложностей. Душа жаждала примитива.

Она догадывалась, что Елисеев оттянулся на полную катушку. И была баба. И космическая любовь. У него иначе не бывает. Только космическая. Пламя до самых звезд. Но если в этот костер не кидать дров, пламя падает. И тухнет в конце концов. Через месяц он успокоится.

Потом забудет, как ее звали.

Так бывает в каждую поездку. Это входит в его цикл.

Любит запоем. Работает запоем. Запойный человек. Он - ТАКОЙ. А она его жена. Любовницы, наверное, притворно сочувствуют: вот сидит бедная, надуренная... А это они - бедные и надуренные. А она - его жена.

Зазвонил телефон.

"Началось", - спокойно подумала Галя и спокойно спросила:

- Ты дома?

***

Лена Новожилова переделала с утра кучу дел. Убрала квартиру: на это ушло четыре часа в четыре руки. Помогала соседка Люба по кличке Прядь. Она красила одну прядь волос надо лбом в противоположный цвет. Хотела выделиться среди остальных. И выделялась. С Любой убирать было весело. Одной бы не справиться.

Потом Лена пошла в магазин и купила еду: фрукт манго и овощ авокадо. Оливки Елисеев должен интересно поесть. Не картошку с мясом, которую ест из года в год вся страна... Но если он привык и если захочет, то можно, в конце концов, приготовить и картошку с мясом. Бефстроганов, например. Для этого нужны лук и сметана. Лена вернулась в чистый дом. Все приготовила.

Устала. Села в кресло, закрыла глаза и стала мечтать, как Елисеев переберется к ней со своей аппаратурой и вся квартира превратится в одну сплошную фотолабораторию.

У Елисеева два состояния - пить и работать. А у нее - тоже два. Работать и смотреть телевизор. Как раньше обходились без телевизора? Вышивали на пяльцах? Играли на фортепьянах? Ездили на балы?