Игорь Хорр - Праведник

— Да, господин Савельев. Я по поводу тех ста семидесяти восьми тысяч, выделенных городской думой на улучшение содержания родильных домов и повышение жалованья акушеркам.

— Ну, так что же? Деньги выделены еще в прошлом месяце.

— Деньги выделены, сомнения нет. Только вот не все из тех, кому они предназначались, получили их. Вчера я объездила всю Москву. Дотацию получили лишь семь родильных домов в центре. На окраине о них даже не слышали.

— Не волнуйтесь, дорогая Эльвира Владимировна. Все, все получат. Сейчас же прикажу Савелию Евстигнеевичу разобраться.

— Разберитесь, будьте добры. Ведь это уже не первый случай, когда государственные деньги не доходят до тех, кто в них больше всего нуждается. Тем более, что речь идет о грудных детях…

Графиня замолчала. Дверь канцелярии снова распахнулась, и на пороге появился Вадим Никитович Прыгунов, статский советник, член городской думы, давнишний друг и помощник генерал-губернатора.

Это был человек среднего роста, полный, кудрявый, с небольшой плешью на затылке, с толстыми щеками, носом картошкой, красным от регулярного пьянства, и с очень умными глазами. «Человек из народа» — так называл себя сам Прыгунов, весьма гордясь тем, что добился уважения, богатства и положения в обществе, не выискивая себе знатной родословной, а лишь исключительно собственными умом, трудом и усердием. Для московского светского общества личность Вадима Никитовича была крайне загадочной. Многие считали его настоящим мерзавцем, который обманом и хитростью, а также подкупом завоевал доверие и дружбу генерал-губернатора и прочих высокопоставленных лиц. Некоторые, зная его неуравновешенную веселость, отводили ему роль шута при московском начальстве, однако и те и другие признавали его человеком очень неглупым, хотя порядочным прохвостом и авантюристом. Вадим Никитович был холост и вел разгульную жизнь, полную разврата и пьянства. Но как ни удивительно, это не мешало ему оставаться человеком энергичным и деятельным. Он занимался торговым бизнесом, биржевыми операциями и прочим, что приносило ему немалый доход, а также немало времени уделял делам служебным. Он по праву считался правой рукой генерал-губернатора Савельева, обладал немалыми навыками и знаниями и во многих вопросах, по мнению Дмитрия Васильевича, был просто незаменим.

— О, какие люди посетили нас, произнес Прыгунов.

При этом Дмитрий Васильевич заметил, что та всегдашняя веселость Вадима Никитовича, с которой он появился в дверях канцелярии, как-то сразу улетучилась и он даже заметно побледнел.

— Здравствуйте, дорогая Эльвира Владимировна.

— Здравствуйте, господин Прыгунов. — Графиня взглянула на опухшее лицо статского советника и с некоторой долей презрения отвернулась.

— Я пойду, Дмитрий Васильевич. Не забудьте разобраться в моем вопросе.

— Разберемся, дорогая Эльвира Владимировна. Сегодня же.

— Благодарю вас.

Графиня направилась к двери, где все еще стоял Прыгунов.

— Что, уже нас покидаете?

— До свидания, господа.

— Всего доброго, — официально произнес генерал-губернатор, уступая Эльвире Владимировне дорогу.

Графиня Урманчеева вышла. Савелий затворил за ней дверь.

— Приветствую вас, дорогой мой Дмитрий Васильевич, — поздоровался Прыгунов, стараясь придать голосу прежнюю веселость.

— Ты никак пьян с утра? — не отвечая на приветствие, без особого укора спросил генерал-губернатор.

— Вовсе нет. Хотя похмелился, конечно. Вчера на товарной бирже встретил Гришку Сокольского. Поговорили, выпили немного. А там пошло-поехало. Сами понимаете…

— Понимаю. Все та же старая песня. Кстати, что там на бирже?

— Пока все очень неплохо. Саранские кобылки — самый ходовой товар. Хотя, по прогнозам, к лету цены на лошадей упадут чуть ли не вдвое. Черт их знает, этих прогнозистов! Откуда такая информация? Я уже дал телеграмму Пужайкину и получил ответ. Никаких оснований для падения цен нет. Так что кобылки нас еще покормят. А-ха-ха-ха! — Вадим Никитович вдруг сам заржал, как лошадь, и повалился в кресло. Приступ истерического смеха длился около минуты. Все это время Дмитрий Васильевич, давно привыкший к «припадкам» Прыгунова, молча, грустно улыбаясь, смотрел на него.

— Ну? Чего смеялся-то? — спросил он, когда Прыгунов наконец успокоился.

— Да вчера Григорий анекдот модный рассказал. Сейчас вспомнил. А-ха-ха-ха! Хотите, расскажу?

— Ну расскажи.

— Отец-поэт говорит своим детишкам:

— Дети, придумайте мне рифму на строчку: «Если б я имел коня…»

— Если б я имел коня — я катался бы три дня! — придумала старшая дочка.

— Если б я имел коня — я б кормил его три дня! — сочинила младшая.

— Хорошо, девочки, молодцы! — похвалил отец.

— Папа, а почему ты меня не спрашиваешь? — обижается его сын — отъявленный хулиган, пошляк и матерщинник.

— Не стоит, сынок, — иронизирует папа, — я ведь и так знаю, что бы ты три дня с конем делал, если б он у тебя был.

— Нет, не то! Я хороший стих придумал! Настоящий! И ни одного матерного слова! Честно!

— Хорошо, сынок. Говори свой стих. Только чтобы ни одного…

— Если б я имел коня — это был бы номер!.. — выпалил сын.

— Сынок, ну а где же тут рифма?

— Ты не дал мне договорить! Вот слушай:

— А-ха-ха! — снова закатился Прыгунов. — Ну как?

— Мерзость какая-то, — сказал Дмитрий Васильевич, однако все же улыбнулся и отвернулся к окну.

Генерал-губернатор выглядел совсем старым. Сутулая, круглая спина, седые волосы, голова, глубоко втянутая в плечи. Когда-то Вадим Никитович знал его совсем другим — крепким и сильным мужчиной, суровым и беспощадным борцом за идею, хитрым и мудрым политиком. Он долго стремился к власти. Он не завел семью, не вырастил детей, почти не скопил капитала. Острое желание занять важный пост в государстве всегда подавляло в нем другие, казалось, более естественные человеческие желания. Десять лет назад мечта его осуществилась, но, получив пост и титул, за довольно недолгий срок вдоволь насладившись властью, он с годами незаметно размяк и подобрел. Ему вдруг захотелось покоя, обычного человеческого покоя. Государственная служба начала тяготить его. Канцелярские дела раздражали до крайности. Жизнь представлялась тоскливой и скучной и, казалось, совсем потеряла смысл…

Дмитрий Васильевич некоторое время смотрел в окно, затем повернулся, взял со стола газету и протянул ее Прыгунову, указав пальцем на подчеркнутые карандашом строчки криминальной хроники.

— Вот черт! Кого же Фигорин тогда поймал? — сказал статский советник. Лицо и голос его немедленно приняли деловую окраску.