Линда Дэвис - Гадюшник

На виа Аппиа Антика тоже праздновали победу. Антонио Фиери швырнул трубку на рычаг. Он заработал больше шести миллионов долларов. Откинувшись на спинку стула и сложив руки на полном животе, он громко позвал Мауро, своего личного секретаря. Вернее, тот сам себя назначил на эту должность. Мауро появился мгновенно, выслушал указания, вышел из кабинета и через две минуты появился вновь, на сей раз в сопровождении синьоры Фиери. В руках у него были бутылка шампанского и два бокала.

Фиери наполнил их. Они чокнулись — любящая итальянская пара. Они были женаты вот уже тридцать один год и все это время сохраняли верность друг другу. У Антонио было множество пороков, но измен он не переносил. Помимо всего прочего, с любовницами всегда трудно: они слишком требовательны и слишком болтливы. Это роскошь, которую ни он, ни его помощники позволить себе не могут.

Сара сидела за угловым столиком, поигрывая бокалом с шампанским. Эрнотт и Уилсон давно ушли. Она вертела ножку бокала, наблюдая за поднимающимися на поверхность пузырьками. Скарпирато не отрываясь смотрел на нее — Сара физически ощущала его взгляд. Наконец она подняла голову. Они молча смотрели друг на друга, играя в одну и ту же игру, в которой никто не хотел признавать себя побежденным. Что он за человек, размышляла Сара. По стандартным меркам, ни симпатичным, ни обаятельным его не назовешь; ему не хватает юмора, и ощущается в нем некая жестокость. Умен — чуть ли не единственное, что можно сказать в его пользу; ну и еще, следовало признать, хорошо одет. Не то что бы Сара придавала этому такое уж значение, напротив, она чувствовала некоторое предубеждение против мужчин, которые слишком хорошо одеваются, особенно в сочетании с приятной внешностью. Но что-то в этом человеке ее привлекало. Может, все дело в ней самой, может, она сама себя настраивает? Новизна, риск, опасность, вызов — целый набор. Рискованная игра всегда возбуждала ее. Партнер при этом особой роли не играл, разве что совсем уж урод или полное ничтожество. Отчего ее влечет к таким людям, она бы и сама не могла сказать, да особо и не задумывалась. Ей казалось, что теперь, когда роман с Джоном Картером остался позади и у нее есть Эдди, по этой части все устоялось. Но сейчас, сидя напротив Данте, Сара испытывала хорошо знакомые ощущения, вернее, одно-единственное, стирающее все остальное, — желание.

— Как насчет того, чтобы поужинать? — наконец заговорил он.

Сара посмотрела на часы. Половина десятого, они выпили четыре бутылки на четверых, и она от мужчин не отставала. Да, стоит поесть. Сара чуть не расхохоталась. Кого она, собственно, дурачит в попытках самооправдания?

— Пожалуй.

Данте положил на стол двести долларов, поднялся, мягко притронулся к плечу Сары и повел ее к выходу.

Через двадцать минут они сидели за другим угловым столиком, тоже в полутьме, в ресторане «Инконтро» на Пимлико-роуд. Сара ела немного, скорее просто ковыряла вилкой в тарелке.

— Ты всегда добиваешься своего?

— Не всегда, — рассмеялся Скарпирато, — но в серьезных вещах — да.

— И тебе всегда известно… и ты не сомневаешься, что и на этот раз выйдет по-твоему? А что, если нет?

Взгляд у Данте посуровел, впрочем, дразнящая улыбка не исчезла.

— Это зависит от тебя. Что скажешь?

— Я скажу, — начала Сара, уходя от прямого ответа, — что ты безжалостный и жестокий тип. Не знаю уж, что там тобою движет, вижу только, что настроения свои ты умеешь менять как перчатки.

— Да, и это не всем нравится, — снова рассмеялся он. — С чего бы это?

Сару едва не передернуло.

— А потому, что такое поведение разрушает малейшие иллюзии относительно того, что люди для тебя что-то значат. Они чувствуют себя просто пылинками, не оставляющими и следа на этой земле.

— А я-то тут при чем? — Данте перегнулся через стол.

Вид у него был на редкость высокомерный. Но в темных глазах угадывалось желание, бездна желания под маской равнодушия. И этого было достаточно. Сара провела руками по обнаженным ногам, пытаясь унять мелкую дрожь. Она чувствовала, как с каждой минутой ей становится все труднее держать себя в руках. В желудке заныло, она совсем не могла есть. Сара заставила себя перевести взгляд с Данте на пару, сидящую за соседним столиком, и попыталась прислушаться к их разговору, но тщетно — все ее чувства оставались здесь.

Не сводя с нее глаз, Скарпирато велел принести счет. Они стояли на улице, поджидая такси. Несколько машин проехало мимо. Они даже не попытались их остановить. Наконец Данте поднял руку.

Сара сидела, прижавшись к двери и глядя то на Данте, то в окно. Чувства ее пришли в совершенно растрепанное состояние. Данте глядел на нее и улыбался.

Даже при включенном свете его дом казался темным. И стоял в нем какой-то запах, который Сара не могла определить. Может быть, запах сигары, или коньяка, или чего-то еще — непонятно.

Данте указал на диван. Сара села, ощущая, как трудно ей дышится. Сидела она напряженно, словно насилуя себя либо готовясь отразить удар.

Данте вышел на кухню и вернулся с двумя стаканами водки. Стенки их запотели от холода, внутри плавали кусочки льда. Он поставил стаканы на стол и сел рядом с Сарой. Негнущимися пальцами она подняла стакан и сделала большой глоток. Жидкость обожгла горло и потекла куда-то вниз.

Сара пошарила в сумке, вытащила сигареты. На столе лежала зажигалка. Сара щелкнула — появился огонек. Сара выкурила сигарету едва ли не в одну затяжку, не давая себе вздохнуть и упрямо сжимая в зубах фильтр. Наконец она отбросила сигарету и повернулась к Данте.

В тот же самый момент он привлек ее к себе, губами прижимаясь к губам и стискивая плечи. Дрожащими руками он принялся стаскивать с нее платье. Они стояли, прижавшись друг к другу, стремясь унять дрожь. Он подтолкнул ее к двери и через коридор вывел на лестницу. Шли они в темноте. Сара почувствовала, что спина ее уперлась еще в какую-то дверь. Дверь подалась. Еще несколько шагов, и Сара опрокинулась на мягкую перину его кровати. Не выпуская ее, он лег рядом. Сара откинулась на подушку. Он задрал ей юбку до талии — послышался треск рвущейся ткани — и принялся покрывать поцелуями, словно высасывая кровь, все тело. Его страсть потрясла ее. Но больше всего поразили, больше всего тронули его слова. Слова, раскрывшие незащищенную, страждущую душу. Не впервые она сталкивалась с подобным, но такое откровенное, такое обнаженное отчаяние было ей внове. Она обхватила руками его лицо и произнесла слова, которые он жаждал услышать. И тогда на его лице появилась невидимая в темноте улыбка: взгляд, в котором смешались торжество и страх.

Энтони Баррингтон сидел у себя в кабинете. Через раскрытые окна лились лучи утреннего солнца. Царящую в комнате тишину нарушало лишь тиканье стоявших в углу у двери часов, когда-то подаренных дедом. Баррингтон работал над речью, которую ему предстояло произнести в ближайший понедельник на обеде с членами директората, и дошел уже примерно до середины, когда зазвонил телефон. Баррингтон дописал фразу и раздраженно схватил трубку.