Тереза Ревэй - Твоя К.

Он сжал руки в кулаки, что сделало его похожим на рассерженного ребенка.

— Твоя обязанность сейчас — быть с нами. Мы не справимся без тебя. Ты не можешь нас оставить. Ты нам нужен! Нам, а не России!

Саша покачал головой и закрыл уши руками, словно слышать эти слова было для него мукой.

— Мне очень жаль, Ксения. Мой долг — сражаться до конца за нашу землю, за Отечество. Мы не имеем права оставлять страну в руках варваров. Они убили царя, императрицу, их детей. Они живьем закапывают невиновных в ямы. Если так пойдет и дальше, все потеряет свой смысл. Жить станет незачем.

Ксения отпустила руку Маши и обняла дядю. Было страшно от одной лишь мысли, что придется садиться на иностранный пароход со всеми родными. Еще неизвестно, сможет ли судно пересечь Черное море и дойти до Константинополя, не подорвется ли на мине. А Саша заставлял ее одну смотреть в лицо опасности и таким образом признать свою слабость.

— Кирилл еще ребенок. Как можешь ты говорить в присутствии детей, что жить не имеет смысла? А я… Разве я не хочу жить? Ты слышишь меня? Я хочу жить! Поэтому мы должны уехать на этом корабле. Но я нуждаюсь в тебе, в твоей помощи, потому что не смогу справиться одна.

— Мне очень жаль… мне очень жаль…

Он плакал, а ей казалось, что острый кинжал пронзает ее сердце. Александр был героем. Он храбро сражался с тех пор, как пробрался на Дон. Под российским флагом он прошагал со своими товарищами-офицерами больше тысячи километров с одной только мыслью — сражаться за свою землю для народа, который не должен страдать под игом низменной толпы, как провозгласил генерал Деникин.

— Если ты нас сейчас бросишь, дядя Саша, я никогда тебя не прощу.

— Да поможет нам Господь, — сказал он, прижимая ее к себе. — Я верю в тебя, Ксения. Ты сильная и храбрая. Я никогда не встречал женщину, похожую на тебя. Если бы ты была другой, я был бы обязан сесть с вами на пароход, но ты мне ровня. Я тебе совсем не нужен, в то же время я еще могу помочь своим товарищам по оружию. Я должен остаться и сражаться до последней капли крови. Если будет угодно Господу, мы победим. Ты вернешься домой, а я на коленях буду просить у тебя прощения.

Ксения дрожала с головы до ног.

— А если ты погибнешь, какой прок нам будет от твоей смерти?

— Если я погибну, пусть Бог судит меня.

По его твердому взгляду она поняла, что никогда не убедит его изменить это решение. Саша не мог покинуть родину в трудное для нее время, иначе чувствовал бы себя отщепенцем, предателем всего, что наполняло жизнь смыслом, чести и любви к России. В горле Ксении пересохло, но слез в глазах не было.

— Все будет хорошо, вот увидишь, — мягко произнес Александр. — Я помогу вам сесть на пароход. Давайте, скоро ваша очередь.

И он повернулся к сестре, чтобы ее утешить. Нина Петровна подняла к нему лицо, ее пальцы зашевелились, как при молитве.

— Я понимаю, Саша, — сказала она. — Только будь осторожен, умоляю тебя. У меня и так почти никого не осталось. Я не переживу еще одну потерю после Федора, Миши, Кости…

Голос ее дрожал. Молодая графиня, потерявшая мужа и двух братьев в начале войны, теряла теперь свою страну. Ксения думала, что, может быть, вдвоем они смогут убедить его, но Нина Петровна приняла решение брата и даже не подумала ни возражать, ни умолять его остаться с ними.

— Саша поможет нам сесть, — сказала няня, словно догадываясь о ее мыслях. — Возьми за руку Машу, пора.

Ни слова не говоря, Ксения согнулась, подняла сумку и повесила ее на шею. Взяв свой маленький чемоданчик и сестру за руку, она пошла за высокой фигурой дяди, который, поддерживая мать, пробирался к британскому офицеру, дежурившему возле трапа.

После двух штормовых дней Ксения наконец поднялась на палубу, устав сидеть в каюте, приютившись на узкой полке. Ноги плохо повиновались, и жуткая боль разламывала голову.

Ледяной воздух обжигал легкие, но Ксения дышала глубоко, стараясь избавиться от затхлого запаха помещений судна. Когда она шла на палубу, ей пришлось пробираться через лежащие тела беженцев, отворачиваться от уставших глаз товарищей по несчастью, стараться не слышать их стоны и приступы кашля. Какая-то молодая женщина напрасно упрашивала замолчать пожилого мужчину, годящегося ей в отцы, громко проклинающего всех и вся. Было мало места, чтобы изолировать всех простуженных и больных. Военный врач посещал разные уровни палубы, констатировал смерти, не в состоянии облегчить страдания больных тифом, которые лежали не подавая признаков жизни.

Порыв снежного ветра с такой силой ударил Ксению в лицо, что она едва не упала. Судно шло, пробираясь через густой туман, словно сквозь фантастический, бесформенный и неведомый мир без границ, в котором была различима только пена на гребнях серых волн. Девушка чувствовала себя такой хрупкой — то ли от того, что не ела несколько дней, то ли от чувства, что в этом мире для нее больше не существует никакой опоры. Каждые две минуты раздавался гудок. «Как стон во время агонии», — обреченно подумала Ксения. Она оперлась на поручень, думая о том, как, должно быть, ужасно идти вслепую, зная, что вокруг транспортные суда наталкиваются на мины. Она тосковала по земле. Там даже во время пушечных залпов оставалась уверенность, что можно еще что-то предпринять, как-то обезопасить себя. Теперь же она была полностью беззащитна, отдана на милость незнакомому капитану и его команде.

Девушка опустила руки в пустой карман толстой военной куртки. После посадки моряки настояли, чтобы все сложили свое оружие посреди палубы, словно при капитуляции. Оставшись без револьвера, девушка чувствовала себя словно голая.

Последнее время Ксения жила, не задавая себе вопросов, а просто борясь с накатывающимися проблемами, не думая о будущем. Теперь она просто обязана думать о завтрашнем дне.

Она уезжала из России в Константинополь, о котором ровным счетом ничего не знала, за исключением того, что прочитала в книгах о византийской мозаике, минаретах с позолоченными куполами, запахах острых специй, перемешанных миазмов Востока и Запада. Но теперь город падишахов был побежден и оккупирован англичанами. Оттоманская империя проиграла войну, и союзники получили контроль над Босфором и Дарданеллами. Что будет с ними там? Куда податься? Денег уже почти не осталось, и ситуация в чужой стране могла только ухудшиться. Ксению охватил страх, заставив продрогшее на холоде тело покрыться потом.

Она ничего не умела, у нее не было никакой определенной профессии, только общее образование. Что с того, что она бегло разговаривает на английском, французском и немецком, знает историю, литературу и поэзию, немного играет на пианино, может вышивать крестиком, умеет содержать дом и управлять дюжиной служанок, как многие женщины, плывущие теперь на этом несчастном корабле? Как им выжить? Почувствовав приступ тошноты, она склонилась за поручни, но в животе был только страх и отчаяние.