Хавьер Моро - Индийская страсть

Через восемнадцать лет и пять месяцев после своего прибытия в Индию Анита садилась на корабль в Бомбее, чтобы вернуться в Европу. Ей было тридцать пять лет. В ее багаже были украшения, документы, кое-что из мебели, личные вещи, и только один предмет, самый ценный для нее, она предпочитала носить всегда с собой, в своей сумочке. Это была фотография Карана с его подписью, фотография, которая до конца жизни будет с ней.

Перспектива встретиться со своим сыном в Лондоне и снова увидеть родителей по приезде в Испанию радовала ее сердце, но, оттого что она стояла перед фактом необходимости окончательно покинуть Индию, ею овладело смешанное чувство вины и страха. Анита прекрасно осознавала, что в последующем ей придется отказаться от того образа жизни, к которому она привыкла, будучи женой махараджи. На моле, где корабль «Кумбрия» торопился сняться с якоря, она простилась с Далимой, настоявшей на том, чтобы ей позволили сопровождать госпожу до момента их расставания.

— Это тебе, Далима, от всего сердца, — сказала Анита, вручая служанке толстый бумажный конверт. — Это жалованье за последние месяцы и моя благодарность. Слишком мало за то, что ты заслужила. Очень мало.

Далима не хотела брать конверт, но Анита настояла, засунув ей его в сари. Онемев от волнения, служанка стояла как парализованная, пока Анита ее обнимала, крепко сжимая в своих объятиях.

— Прощай, Далима. Если тебе что-нибудь понадобится, ты можешь связаться со мной через дворец. У них есть мой адрес, и они смогут написать тебе письмо для меня. Мне бы очень хотелось получать от тебя новости…

Далима оставалась спокойной посреди того хаоса, который творился на моле. Карканье ворон смешивалось с криками грузчиков и голосами пассажиров. Анита медленно поднялась по трапу. Прежде чем зайти в свою каюту, она снова помахала Далиме, теперь уже в последний раз. То, что увидела Анита, навсегда запечатлелось в ее памяти. Преданная служанка достала из сари конверт, который она только что получила, открыла его, бросила банкноты в море и разрыдалась. Потом, чтобы не видели, как она плачет, женщина закрыла лицо сари.

До самого последнего дня жизни Аниты на ее тумбочке стояла фотография Карана, на которой он был запечатлен в тюрбане, украшенном брошью и несколькими перьями, и мундире с поблескивающими наградами Капурталы. Каждый день, просыпаясь и ложась спать, Анита смотрела на мягкие черты дорогого ей человека. Несмотря на то что махараджа женил его в 1925 году, когда Анита покинула Индию, Каран продолжал тайно навещать ее во время своих поездок в Европу. Они встречались в Биаррице, Довиле, Лондоне и Париже. Это были скоротечные и скупые, как слезы святого Лаврентия, свидания, остатки той неистовой страсти, которая когда-то поглотила их. Мало-помалу визиты Карана становились все более редкими, пока он не перестал приезжать к ней, потому что влюбился в одну французскую киноактрису, которой едва исполнилось двадцать лет. Но в воспоминаниях Аниты Каран всегда был ее единственной любовью.

Щедрая пенсия махараджи избавила Аниту от проблем с привыканием к ее новой свободной жизни; она проводила время то в Париже, то в Мадриде, то в Малаге. Благодаря своему сильному характеру и необычному экзотическому прошлому она превратилась в персону, которую бы сегодня назвали jet-set. История женщины, полюбившей сына собственного мужа, придавала таинственность и некий оттенок болезненности образу этой интересной особы, но сама Анита избегала говорить о Каране. Это было ее тайной, которой она делилась с очень немногими и ревностно хранила в своем сердце до последних дней, делая вид, что ничего не произошло. Но ее чувства нельзя было скрыть, потому что фото, всегда стоявшее на прикроватной тумбочке, выдавало их. В 20-е годы Анита превратилась в неизменного участника светской жизни; она жила в ритме постоянных переездов, перелетая с места на место, как птичка: летом — на Лазурном берегу, зимой — в Швейцарии, несколько дней в Довиле. Аните доводилось встречаться с банкирами и состоятельными людьми, но сама она предпочитала общество писателей, художников, артистов и певцов, как и ее добрая подруга Жозефин Бейкер [56] Знаменитая черная артистка 20-х годов, танцевала с Хемингуэем и Ле Корбюзье, защищала Францию от фашистов и боролась с расизмом. . Ей нравилась богема. Аристократы ее ни во что не ставили, причем не только английские, но и испанские, потому что всегда считали выскочкой, пытавшейся покорить мир, который ей не принадлежал.

Будучи преданной своему андалузскому происхождению, Анита не пропускала ни корриду в Сан-Исидро, ни ярмарку в Севилье, а случалось, что совершала паломничество в Росио, где получала большое удовольствие, оказываясь в самой гуще своего народа. Лошади, набожность, музыка и танцы… Чего еще она могла желать?

Когда Анита окончательно обосновалась в Испании, она стала бывать в обществе тореадоров и, по слухам, которые она никогда не подтверждала, даже влюбилась в Хуана Бельмонте, знаменитого тореадора Севильи, тогдашнего мифа Испании. Но она старалась не разглашать свою личную жизнь из страха, что махараджа урежет или вообще отменит ей пенсию.

Уже привыкнув к новой жизни, Анита отдавала себе отчет, что не сможет забыть Индию. Обычные разговоры вперемешку с салонными сплетнями, которые велись на светских вечеринках в Европе, казались ей скучными по сравнению с историями об охоте на тигров или рассказами о поездках верхом по горам Кашмира, оживляющих время, проведенное ею на субконтиненте. В холодные туманные дни, столь частые в Париже и Лондоне, Анита вспоминала о колком и прозрачном воздухе зимнего Пенджаба; о бледно-зеленых рисовых полях; о ее саде, где розы, туберозы и бугенвиллеи росли в изобилии, а воздух был насыщен ароматом фиалок. Она вспоминала свои прогулки по полям, «время коровьей пыли», когда в деревнях от керосиновых ламп поднимался дым, огромные равнины, оглашавшиеся криками птиц и ревом животных, звон колокольчиков на повозках, запряженных быками, шум дождя, барабанящего по крыше во время сезона муссонов. Она часто вспоминала о Далиме и грациозных индианках, о попрошайках и отшельниках, о роскоши и грандиозных представлениях на спинах слонов. Постепенно стала забываться неприятная сторона жизни в Индии: нужда, жестокость каст и ужасная бедность. Стирались в памяти горестные ночи, когда она сидела возле Аджита, мучившегося от боли; одиночество жизни во дворце и нежелание женщин зенаны признавать ее; невыносимая жара; страх укусов змей и отравления; страх заболеть и страх перед самой Индией.

У нее была такая сильная ностальгия, что много лет спустя, уже будучи зрелой женщиной, Анита приказывала своим двум служанкам одеваться так же, как это делали слуги в Капуртале, и подавать ужин в ее мадридском доме в белых перчатках даже в разгар лета. Анита выходила к ужину, никогда не опаздывая, минута в минуту, правда, в халате и с бигуди на голове. Она ужинала сама, погрузившись в воспоминания о сказочной жизни, которая уже никогда не вернется.