Хавьер Моро - Индийская страсть

— В этой части мира, — говорила мадам Дижон, — иметь нескольких жен является нормой. Традиция требует, чтобы мужчины были привязаны к ним и заботились о них, что и делает раджа. Я была уверена, что тебе это объяснили.

Анита покачала головой. Мадам Дижон продолжила:

— Главное — не количество жен, а умение быть настоящей женой… Ты помнишь историю об императоре, который возвел Тадж-Махал?

Анита кивнула и, достав носовой платок, высморкалась.

— У него было гораздо больше жен, чем у раджи, но он любил только одну из них. И я ни минуты не сомневаюсь, что Джагатджит Сингх любит только тебя.

— Я не хочу оказаться там, где они…

Мадам Дижон улыбнулась.

— Не говори глупостей, ты никогда не попадешь в зенану… С таким-то характером, как у тебя! Вы будете жить, как живете сейчас, по-европейски. Раджа пообещал тебе это, а он — человек слова. Выслушай меня, Анита: если тебе удастся заставить себя любить, ты станешь настоящей махарани Капурталы, вопреки воле его жен.

Лицо Аниты озарилось слабой меланхолической улыбкой, как будто она осознала, что волшебная сказка закончилась и теперь начинается настоящая жизнь.

Благодаря своевременному вмешательству компаньонки эта маленькая драма, пережитая Анитой, прошла незамеченной для подавляющего большинства гостей, включая корреспондента «Civil and Military Gazette», лахорской газеты, которая в своем выпуске от 29 января 1908 года напечатала следующее сообщение для потомков: «Юная новобрачная обладает самой совершенной и утонченной красотой, она великолепно выглядела в своем сари из красного шелка, расшитого золотом. Драгоценности, которые были на ней, непередаваемы по своей пышности. Свадьба стала одним из самых живописных событий благодаря великолепию нарядов, в которых блистали приглашенные. Празднества прошли с большой помпой и блеском».

Показная пышность сопровождала раджу по жизни с самого момента его рождения. Жители Капурталы отчетливо помнили, как в два часа ночи 26 ноября 1872 года их разбудили залпы пушек, возвещавшие о долгожданном появлении на свет наследного принца. Так начались сорокадневные празднества, которые обошлись казне в миллион рупий и на которых присутствовали губернатор Пенджаба и махараджи Кашмира, Патиалы, Гвалиора и прочих соседних государств. Власти раздавали милостыню нищим и объявили амнистию двадцати восьми узникам тюрьмы. Ликование, с которым народ праздновал его появление на свет, объяснялось не только длительным ожиданием, но и тревожной ситуацией, вызванной тогдашним правителем, раджей Хараком, страдавшим кратковременными приступами бешенства. По предписанию врачей он вынужден был подолгу находиться в одной психиатрической больнице возле Дхара-масалы, небольшого города у подножия Гималаев. Для всех тех, кто считал его неспособным оставить после себя потомство, сообщение о рождении малыша было сюрпризом.

Сюрприз был особенно неприятен для одной из ветвей семьи, претендовавшей на трон и поставившей под сомнение истинность сообщения. По утверждению некоторых родственников, младенец не мог быть сыном своего отца, раджи Харака, а был отпрыском аристократа из Капурталы по имени Лала Харичанд, уступившего своего собственного сына в обмен на назначение его министром финансов страны. Англичане якобы организовали заговор, чтобы не допустить прихода к власти членов вышеуказанной ветви семьи. Они были категорически против этого по одной простой причине: эта ветвь семьи приняла христианство несколькими годами ранее благодаря добросовестной работе одних английских миссионеров-пресвитеров. Нельзя было допустить, чтобы христиане — пусть даже из королевской семьи — взошли на трон, поскольку это могло иметь опасные последствия во все более запутывающейся этнической и религиозной головоломке одного индийского государства.

Правда или нет, но родственники не отступились от своих притязаний перед лицом высочайших инстанций колониальной власти, дойдя до кабинета вице-короля, который поручил официальному врачу Капурталы подготовить доклад. Доктор Варбуртон провел небольшое расследование, допросив акушерку и медсестер, бывших при махарани. Он также смог расспросить и ее саму через переводчицу, поскольку мужчинам было категорически запрещено входить в зенану. В его докладе говорилось, что махарани была настоящей матерью новорожденного, и этот факт упрощал путь к формальному признанию наследника. Обиженная ветвь семьи ответила тем, что объявила врача взяточником, которого подкупили, и пригрозила предать это дело огласке. Они были столь навязчивы, что их изгнали из Капурталы и принудили жить в Джаландхаре. В качестве компенсации колониальное правительство позволило им носить титул раджи и удостоило их наград, дав отступившим членам семьи звание кавалеров ордена Звезды Индии и Британской империи. После того как дело уладили, было дано официальное объяснение, что речь якобы шла всего лишь об обычном скандале, который случается в королевских семьях во время наследования трона. Но семейный раскол завершился интересными последствиями.

Через пять дней после рождения принца женщины дома праздновали традиционную церемонию, чтобы уберечь ребенка от сглаза. В течение целой ночи звучали религиозные пения, а солдаты из полка били в большие барабаны у дворцовых дверей. На десятый день орды слуг принялись чистить стены и полы дворца, а родственники заполняли огромные кувшины молоком на ступенях у входа, отмечая таким образом момент, когда мать перестает быть «нечистой». На двенадцатый день, на другой церемонии, тоже согласно индуистской традиции, явился официальный астролог страны. Он прочитал гороскоп ребенка, делая многочисленные комментарии относительно его астральной карты, на которой было написано четыре имени. Вместо того чтобы это сделал отец, который находился в психиатрической больнице, тетя ребенка выбрала одно из имен, которое она потом шепнула на ухо ребенку: Джагатджит — «господин мира», так его назвали. В конце церемонии астролог прочитал полное имя наследника трона Капурталы: Фарзанд-и-Дилбанд Расик-аль-Иктидад-и-Давлат, Раджа-и-Раджаган Джагатджит Сингх Бахадур. Для англичан: раджа Джагатджит Сингх.

Малыш рос в зенане , окруженный аями, служанками и няньками, в обстановке комфорта и роскоши, невообразимых для любого европейца. Будучи единственным мальчиком среди всех детей, а значит, и единственным наследником, он привык быть в центре внимания с самого раннего детства, привык к обращению, соответствующему его статусу. Возле него всегда находился кто-то, кто следил, чтобы он не заболел, чтобы исполнить любую из его прихотей. Ему достаточно было поднять ногу, чтобы слуга обул его, или палец, чтобы другой слуга начал причесывать его. Он никогда не повышал голоса, потому что в этом не было необходимости. Одного взгляда хватало, чтобы выразить желание, которое немедленно воспринималось как приказ. Даже самые пожилые слуги падали ниц перед ребенком, дотрагиваясь до его ступней в знак почтения.