Хавьер Моро - Индийская страсть

Встреча с солдатами в полевом госпитале Красного Креста была волнительной. Молодые люди бросались к ногам махараджи и Аниты, от всей души благодаря богов во плоти за то, что те соблаговолили спуститься в ад, чтобы побыть с ними несколько мгновений. Некоторые от переизбытка чувств даже не смогли сдержать слезы. Английскому капитану Эвелину Хауэллу, работнику департамента цензуры, было поручено сопровождать Джагатджита и Аниту во время их визита.

— Я заметил, что с каждым днем растет число солдат, которые пытаются писать стихи, — рассказывал он им, не скрывая своей озабоченности. — Такая же тенденция наблюдается и в некоторых английских полках, сражающихся на передовой. Я склоняюсь к тому, что это тревожный признак умственного помешательства.

— Умственного помешательства? Вероятно, но только если это касается англичан, — язвительно ответил махараджа. — В нашем случае речь идет о ностальгии.

— Они сочиняют стихи на урду? — осведомилась Анита.

— На урду, на пенджаби, на хинди… Вот, посмотрите… — Он показал ей листок бумаги, исписанный на урду.

Анита прочитала: «Смерть является как безмолвная стрекоза, как дождик в горах, как пена в реке, как пузырек в фонтане…» Это были стихи, посвященные полям и рекам Пенджаба, далекой земли, которая для них существовала только в памяти. Страх смерти и то, что они не были готовы вести современную войну, переполняли индийских солдат тоской, поэтому им приходилось искать убежища в поэзии.

— Махарани, вы позволите… — Старый воин, раненный в ногу, прихрамывая, подошел к Аните.

Испанка, приехавшая на поле боя, чтобы увидеться с солдатами и выслушать их, была для них настоящей принцессой, в отличие от тех, кто остался в стенах зенаны. Для этих людей духовные узы были важнее кровных.

— Я не хочу умереть здесь, — сказал ей старик. — Не думайте, что я трус, нет. Меня не пугает враг, и, тем более, я не боюсь смерти. Меня страшит то, что мои реинкарнации не будут такими хорошими, как должны быть. Я хороший сикх, мемсахиб , всю жизнь я неукоснительно исполнял все, что требует от нас наша вера… Что будет со мной в будущей жизни, если мое тело не кремируют, а пепел не развеют? Я не хочу, чтобы меня хоронили, мемсахиб. Никто из полка сикхов этого не хочет.

— Знаю, знаю… Здесь нет погребальных костров.

— Махарани, — обратился к ней другой солдат, — меня зовут Мохаммед Хан, я из Джаландхара. Мы тоже хотим умереть согласно нашим обычаям. Пускай нас завернут в саван и похоронят в земле, но головой в сторону Мекки.

Анита была тронута. Эти люди, с которыми она, возможно, встречалась во время своих конных прогулок по полям, осознавали, что идут на смерть. Но их пугала не смерть, а вечная жизнь. Когда она стала говорить с ними на урду, вокруг нее образовалось плотное кольцо. Все хотели слышать, пусть хоть чуть-чуть, язык королей, который из уст Аниты звучал для простых солдат как газалъ , возвращая их в мечтах к своим полям и деревням, расположенным у подножия Гималаев с их заснеженными вершинами.

— Во-первых, я хочу сказать вам, что Его Высочество принял необходимые меры для увеличения материальной помощи вашим семьям в Пенджабе, — произнесла Анита и услышала рокот одобрения, прокатившийся по рядам солдат. — Также мы хотим вам сообщить, что уже в пути груз со специями, карри и прочими пенджабскими приправами, чтобы вы не добавляли в пищу порох из патронов… — Эти слова были встречены прямодушным смехом. — Обещаю вам от имени Его Высочества и от своего имени, что ч мы пришлем вам пандита и муфтия, чтобы они могли приходить к умирающим. А что касается вашей вечной жизни, не нужно бояться… Вы ее уже заработали.

Взрыв аплодисментов раздался в ответ на речь испанки. «Эта война — более чем бойня, — записала она в дневнике. — Я бы хотела, чтобы наши мужчины вернулись домой». Анита отождествляла себя с солдатами-сикхами и переживала за них, потому что научилась понимать этих людей. Она видела, как они жили, возделывали поля, растили детей, праздновали конец муссонов и начало весны. Анита знала, какие они бесхитростные, как ценят семью, и понимала силу их религиозного чувства, в котором сикхи находили поддержку. Они превратились в ее людей.

Анита рвалась в Париж, чтобы повидаться со своей сестрой Викторией. Париж тоже изменился. Он по-прежнему оставался красивейшим городом в мире, но был грустным и одиноким. На широких проспектах, необычайно унылых, кроме длинных очередей, в которых люди сражались, чтобы обменять свои рационные талоны на продукты, никого не было.

Ее сестра Виктория казалась такой же, как город: изнуренной, с тусклыми глазами и поникшим взглядом. Она была беременна в четвертый раз, и ее внешний вид вызывал жалость. Анита не ожидала увидеть сестру такой поблекшей. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, Виктория казалась намного старше Аниты, а ведь ей исполнилось только двадцать пять лет. В своей элегантной одежде Анита выглядела как великосветская дама. На Виктории была грязная дешевая юбка. Ее трое детей резвились, ползая по полу, в то время как Кармен — молодая служанка-испанка с косичками на голове и фартуком на груди — совсем выбилась из сил, расставляя ведра, чтобы собрать воду, лившуюся из щелей в потолке. Из гостиной, которая напоминала их убогую комнатку на улице Арки Святой Марии, были видны черепичные крыши Парижа. Из-за постоянного холода в доме было неуютно.

— Мне досталась очень плохая жизнь, — призналась ей Виктория, после того как рассказала обо всем, что произошло со времени их последней встречи. — Он раньше двенадцати ночи домой не возвращается. — Она тяжело вздохнула и добавила: — И все время пьяный…

— Он бил тебя?

— Один раз… Он был пьян.

— А дети, как он с ними?

— Хорошо. Я ему сказала, что, если он поднимет руку хотя бы на одного из них, я в тот же день уйду из дому. Но он их любит.

— Почему ты не вернешься в Мадрид, к родителям? Я думаю, что там тебе с детьми было бы лучше. Может, поедешь с нами?

Пытаясь поднять настроение сестре и осознавая неизбежность скорого расставания, Анита предложила забрать с собой в Испанию старших детей Виктории, чтобы они побыли какое-то время с бабушкой и дедушкой.

— Я не могу, Анита. Я не могу бросить мужа так просто. Нужно подождать, пока закончится эта дурацкая война. Говорят, что уже скоро. Возможно, потом, если дела пойдут хорошо… Посмотрим…

— А почему ты думаешь, что все переменится? Или ты веришь в чудо, что за ночь он превратится в образцового мужа?

Не выдержав укоризненного взгляда Аниты, Виктория опустила глаза.

— Дело в том… дело в том, что я его люблю. Несмотря на все, несмотря на то что он сделал мою жизнь такой жалкой… Я не знаю, как объяснить тебе это, но я уверена, что однажды он станет другим… — Анита не стала перебивать ее, и Виктория, немного помолчав, все же спросила сестру: — А ты? Ты выглядишь как настоящая принцесса из сказок, которые мы читали, когда были маленькими. Ты, полагаю, очень счастлива…