Кристина Арноти - Отличный парень

— Вы не сможете так поступить со мной, — сказала я. — Я не сумасшедшая…

— Я знаю. Но почему я должен терпеть твои экстравагантные выходки? Представь себе, что твой хулиганский поступок оказался мне на руку. Я только и ждал подходящего случая, чтобы провести в офисе большую чистку. Ты помогла мне установить драконовский режим. Языки развязываются. Люди шпионят друг за другом. Мне остается только потирать руки. Ты оказала мне услугу. Неоценимую услугу. Во всех отношениях. В моральном плане я — потерпевшая сторона. В материальном — страховая компания возместит мне все убытки за ремонт моего кабинета. Картины? Должен тебя огорчить. Их можно спасти… Что же касается огласки? И не надейся. Все, кто подписал свидетельские показания, будут молчать как рыба. Остальные не в курсе дела. Невозможно представить, чтобы дочка хозяина была способна на такой вандализм. Нет! Это дело рук какой-то банды хулиганов. И все. У тебя будет еще время на размышление в закрытой на ключ больничной палате…

— Я покончу с собой…

— Палата обшита мягким материалом…

Я почувствовала запах собственного пота. Меня загнали в угол. Он был способен на все. Ему было достаточно дать взятку какому-нибудь сговорчивому эскулапу, и тот с легким сердцем подписал бы мне приговор.

— Стоит мне выйти из этого кабинета, и я сразу же обращусь к журналистам. Я буду защищаться. Я все расскажу.

— Кто тебе поверит? И кто сказал тебе, что ты выйдешь отсюда? Кто?

Он встал, закрыл на ключ дверь своего кабинета. Это была бронированная дверь, как, впрочем, и входная. Из-за ценных картин.

Мне хотелось крикнуть на весь дом: «Подлец! Вы хотите замуровать меня заживо?»

Он улыбнулся.

— Раз в жизни хозяин может позволить себе наложить секвестр… Нельзя упускать такой случай.

— Я покончу жизнь самоубийством, — повторяю я. — В сумасшедшем доме.

— Это будет не простой дурдом, а частная клиника. Гладкие стены, стальные решетки на окнах; в случае обострения душевной болезни на тебя наденут смирительную рубашку. Двери открываются только с наружной стороны. Тишина. По Парижу поползет слух, что у тебя возрастной кризис, на который наложилось умственное переутомление из-за интенсивной подготовки к экзаменам. Люди быстро забывают… Очень быстро. Кто захочет прийти тебе на помощь? Никто. У тебя нет денег. Мне же достаточно расстаться с одной или двумя картинами, и дело в шляпе…

— Вы поместите меня в лечебное учреждение за взятку?

— Все, что ты говоришь, — полный бред. Какая взятка? Громко сказано… Речь идет об оказании взаимных услуг между приличными людьми… Кроме того, ты сама даешь мне в руки все козыри: ведешь себя как последняя шлюха и водишь дружбу с левыми… Этого вполне достаточно.

Тогда я бросила ему в лицо:

— А мой ребенок?

— Какой такой ребенок?

— Тот, которого вы заставили меня выбросить на помойку.

— Будет тебе. Не стоит так драматизировать. Что бы ты делала с незаконнорожденным на руках? Что ты успела сделать в этой жизни? Получить блестящее образование? Нет. Ты и пальцем не пошевелила. Ты слишком ленива, чтобы хорошо учиться.

Мне хотелось завыть во весь голос.

— А к чему напрягаться? Вы же купили все и всех…

— Заткнись! Ты рассталась с невинностью в кабинке для переодевания на пляже, а я не похвалил тебя за столь мужественный поступок… Мне пришлось наказать тебя. Ты хочешь скандала? После всего? Не дождешься. Выбирай: психушка или завод.

— Никто не возьмет меня на работу. Всем известно ваше имя.

— На заводе меня не знают, — сказал отец. — Попробуй устроиться на конвейер.

— Вы хотите убить сразу двух зайцев? Подстраховаться на случай, если Народный фронт национализирует вашу лавочку? Тогда вы во всеуслышание заявите: «Моя дочь всегда была прогрессивной. Сжальтесь надо мной! Оставьте мне хоть часть моего добра». Я буду вашим обвинителем, но никогда не стану вашим защитником.

— Тогда тебе ничего не остается, как выпрыгнуть из окна, — сказал он.

Мы подошли к окну. Я распахнула его настежь. С улицы доносилась музыка. А может, из другого окна. Кто-то пел. Красивый голос. Это внизу пела няня. Любовь к жизни. Жажда жизни. Страсть. Я свесилась из окна, чтобы лучше слышать песню. И тут же почувствовала, как эта сволочь, мой отец, вцепился в мой свитер. Если бы мне вздумалось броситься вниз головой, этот бездушный капиталистический монстр удержал бы меня от рокового шага. И я была благодарна ему. Потому что люблю жизнь. Я не могла вырваться из его цепких рук. Он был способен заточить меня в тюрьму, но не позволил бы так просто уйти из жизни. На его глазах. Моя злость была сильнее чувства благодарности. Я выпрямилась и сказала:

— Я еще не готова броситься вниз. Однако отныне не чувствую к вам ни малейшего уважения. Вы и подобные вам создаете питательную среду для левого движения.

— Ты вполне созрела для дурдома, — произнес он с заметным облегчением в голосе после того, как я отошла в сторону от окна. — Пока ты носишь нашу фамилию, ты не будешь заниматься ни политикой, ни проституцией. Что же касается левого движения, то оно служит нам в качестве противоядия. Решено. Ты отправляешься в дурдом.

У меня все похолодело внутри. Этот мерзавец не шутил. Он выполнял свое обещание.

— И вы не дадите мне никакого выбора? Никакого?

Он смотрел на меня. Он думал.

— Возможно, у тебя есть выход. Если, конечно, тебе повезет. Пять дней назад во время делового обеда я познакомился с одним весьма достойным человеком.

— Каким человеком?

— Достойным. Это молодой, подающий надежды человек. Холостяк. Его родные погибли во время резни в Алжире. Все до одного.

— А его забыли в прихожей?

— Не надо шутить. Возможно, что этот человек — твое спасение.

— Представляю, какой он мерзкий, если понравился вам.

— Он — самая подходящая кандидатура для того, чтобы заняться изданием моей серии книг по искусству в карманном формате. Более того, он мне нужен позарез. Он подходит мне по всем статьям.

— Что вы о нем знаете? Вдруг он окажется педиком?

— Я уже закинул удочку: «У меня есть дочь на выданье…» Он не возражал.

— И конечно, вы предложили ему несколько сотен миллионов за эту сделку?

— А вот и нет. Вот такие левые, как ты, всегда готовы все опошлить, в то время как правые, вроде меня, действуют исподволь, но зато наверняка. Вам бы следовало у нас поучиться… Стреляные воробьи умеют вертеть вами…

Он подошел ко мне и сказал:

— Я приглашу его к нам. Только не вздумай его подкалывать.

Подкалывать его! Кто бы говорил. Подкалывать охотника за приданым? Еще чего!

— Если ты пошлешь его к черту, у меня больше не будет никого под рукой.

— Однако кто сказал, что ваш жалкий тип захочет жениться на мне?