Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах

— Целых два дня, — вскользь обронил Артур.

— Точно, — растроганно подтвердил Марцис. — Когда началась война, мы тут свой истребительный отряд организовали. — Толстяк похлопал Артура по плечу. — Он был нашим командиром. Не помню, я тебе рассказывал или нет? Немцы как наперли… Мы та-та-та… А они как татакнули… Я потом четыре года в Риге на кладбище сторожем ошивался. — Марцис опустился на стул, обхватил голову руками, долго молчал. — Слушай, Артур, а сколько нас осталось из того отряда? Ты, я… Кто еще? Да-а, старый Калниньш. Знаешь, Хенька, кто теперь этот Калниньш? — он для убедительности сделал зверское лицо, понизил голос. — При та-ки-х погонах ходит.

Тот, кого Марцис назвал Хенькой, спокойно, даже, можно сказать, равнодушно, слушал болтовню хозяина дома, изредка бросая на Артура косые, настороженные взгляды. И хотя он ничем не проявлял своего неудовольствия, Банга чувствовал, что его визит очкарику неприятен.

— Давай помянем ребят, — Марцис наполнил рюмки — их было всего две — поискал глазами, куда бы плеснуть еще, схватил металлическую кружку, щедро налил чуть ли не до краев. — Это тебе, штрафную.

— За что же? — улыбнулся Артур.

Ему очень не хотелось пить, хотя прекрасно понимал, что отвертеться не удастся. Да и дело, за которым он сюда пришел, было дипломатичным. Банга взял кружку.

— Чтоб не забывал друзей. Чтоб всегда помнил: старый друг… — Толстяк многозначительно поднял палец, наморщил лоб, пошевелил губами и закончил: — Это старый друг.

Рассмеялся даже очкарик — теперь он с неприкрытым интересом наблюдал за Артуром: любопытно, чем же ответит начальник.

— Давай помянем. — Артур, не крякнув, не поморщившись, осушил кружку, взял с тарелки кусок трески, бросил в рот и, как ни в чем не бывало, продолжал: — Я к тебе по старой-то дружбе и заглянул, Марцис. Слышал, разбогател ты на лодку с мотором, а?

— Есть такое дело, — самодовольно поддакнул тот, метнув украдкой быстрый взгляд на Хеньку. — Ну и что?

— Да вот хочу напроситься к тебе в компанию. Не возьмешь ли с собой порыбачить?

— С чего бы это? — чуть не поперхнулся Марцис. — Начальство в море…

— Понимаешь, есть одна идея. Придумал я снасть, а у тебя — сильный мотор. Проверить бы… Не возражаешь? Кстати, ты этой снастью первым же и воспользуешься.

Марцис озадаченно посмотрел на очкастого:

— Ну, как ты?

— А что я? Твой друг — смотри сам, — уклончиво ответил тот.

— Да мне что, жалко, что ли? — сразу повеселел Марцис, но тут же осекся, встретив насмешливый взгляд Хеньки. — Только подумай, Артур. Время для лова сейчас не самое лучшее.

— Да мне это и не важно, — простодушно усмехнулся Банга. — Мне идею проверить.

— И всегда вы так? — впервые подал голос Хенька.

— Что вы имеете в виду? — уточнил Артур.

— Ну… Сначала проверяете, потом внедряете?

— А разве может быть иначе?

Хенька посмотрел ему прямо в глаза, усмехнулся, лениво бросил Марцису:

— У тебя там еще осталось?

— А как же… — Марцис, словно фокусник, выхватил из-под стола нераспечатанную бутылку.

— Не-не, — предостерегающе поднял руку Артур, — с меня достаточно. Вот вернемся с моря, тогда, пожалуй… Хорошо бы Филипсона позвать. Ты же его знаешь, — обернулся он к Марцису. — В таких делах никто с ним тягаться не может.

Марцис, удрученный тем, что компания разваливается на глазах, досадливо буркнул:

— Что уж теперь… Тащи, кого хочешь.

В театре шла репетиция музыкальной постановки. Эдгар с восхищением смотрел туда, где в сиянии яркого света толпа людей в диковинных костюмах пела, плясала и вообще вытворяла невообразимые вещи — он впервые попал в театр. В зале было пусто и тихо. Только рядом с Эдгаром сидели мать и Александр Ефимов. Музыка внезапно оборвалась — артисты на сцене остановились. Дирижер постучал палочкой по пульту и громко сказал:

— Еще раз — оттуда же. Медная группа, не слышу си бемоль.

Снова зазвучала музыка, снова все пришло в движение, артисты задвигались по сиене, и снова Эдгар окунулся в волшебный, чарующий мир театрального чуда.

— Можно мне поближе подойти, посмотреть? — спросил он Марту.

— Что ты, нельзя, — приструнила мать.

— Пусть подойдет, ничего страшного, — улыбнулся Ефимов. — Только тихо, а то нас всех прогонят.

Эдгар на цыпочках пошел по проходу к сцене. Снова оборвалась музыка, застыли на местах артисты. Марта тихонько рассмеялась.

— Что? — наклонился к ней Александр.

— Ничего. Вдруг подумалось — как тут все просто. Постучал палочкой — и можно начинать сначала.

Ефимов пристально посмотрел на нее:

— Отец огорчен, что вы не увидите премьеру, — осторожно сказал он. И добавил с мягкой улыбкой. — Старик очень гордится нашим театром. Считает его чуть ли не лучшим в Сибири.

В глубине оркестровой ямы, освещенный маленькой лампочкой с пульта, сидел в своих роговых очках Петр Никодимович и самозабвенно исполнял партию на фаготе. Так же самозабвенно, положив голову на барьер, смотрел на него Эдгар.

— А мы увидим премьеру, — неожиданно сказала Марта.

Александр удивленно вскинул глаза, пытаясь осмыслить услышанное, но Марта, не шелохнувшись, смотрела на сцену.

— Я решила остаться здесь, — продолжала она. — Насовсем. Я долго думала… Не могу я вернуться туда… Хочу все отрезать, понимаете? Все. И начать сначала. — Она помолчала, жестко добавила: — Фамилию тоже сменю. Тем более, что возвращаться мне некуда да и не к кому.

Ефимов помолчал, затем осторожно сказал:

— Я думал, вы сильнее. Во всяком случае, мне так казалось.

Она резко выпрямилась, горько произнесла:

— А вы считаете, легко заново ворошить память? Каждому объяснять, доказывать… И ему… — Марта взглядом показала на Эдгара.

— Еще раз! — сердито закричал дирижер. — Что такое сегодня с валторнами? Не слышу вас.

Музыканты устало завозились на своих местах, перелистывая в обратном порядке ноты. Петр Никодимович, улучив момент, ласково подмигнул Эдгару. Мальчик тоже мигнул в ответ. А Марта сидела нахмурившись, задетая словами Александра за живое. Он почувствовал это.

— Простите, я не подумал… Поймите, я только рад вашему решению. И сделаю все, чтобы вы были счастливы.

Он сказал это так искренне, с такой болью, что она см утилась:

— Знаете, я хочу взять фамилию Артура. Хочу, чтобы сын носил фамилию настоящего отца. Правильно?

Ефимов опустил глаза, потер в волнении колено — пальцы дрожали — и, не поднимая головы, ровным голосом ответил:

— Правильно. И справедливо. Хотя это будет очень и очень нелегко. Что ж, попробую помочь.

Они замолчали и долго смотрели на сцену, где звучала музыка, картинно маршировали артисты, где было весело и светло, а у них самих на душе было так же тревожно и темно, как в этом пустом и холодном зале.