Лиза Альтер - Непутевая

— Знаешь, что этот придурок, мой зять, делает на своем заводе? Бомбы! Когда падает крыша — это чепуха по сравнению с тем, что будет, упади хоть одна бомба этого кретина. Эти мерзавцы-янки нас всех прикончат.

Джинни должна была вернуться через неделю в Бостон к мисс Хед и ее философии, и ее совсем не интересовали ни груды шлака, ни бомбы, ни танки… Не интересовали — пока не появилась Эдди.

Она взяла мачете, вышла на крыльцо и стала ритмично, как Айра на тренировке по гольфу, рубить виноградные лозы. Ей казалось, что она живет в дождливом лесу в бассейне Амазонки: стоит опустит мачете — и тебя поглотят вездесущие заросли. Летнее солнце было в зените, освещая то место на гребне холма, где был похоронен мистер Зед. Его надгробие давно исчезло в куджу.

Джинни спустилась к пруду, сняла мокрое от пота и виноградного сока деревенское платье и с наслаждением бросилась в воду.

Общественная больница Халлспорта была построена из того же красного кирпича, что и все остальные дома.

— Это очень разумно, — объяснял майор, когда Джинни возмущалась однообразием зданий. — Сейчас «холодная война». Когда прилетят вражеские бомбардировщики, они не смогут отличить завод от жилых домов. Очень удобно.

— Но зачем кому-то нас бомбить? — возмущалась тогда Джинни.

Вестибюль был полон народу. Как в зале ожидания на помазание перед смертью: все расстроены, озабочены и терпеливы. Волонтерка-секретарь в бело-розовом полосатом фартуке вопросительно посмотрела на пестрое платье Джинни.

— Я — дочь миссис Бэбкок, — сказала она. — Я действительно ее дочь.

— Палата 307,— процедила секретарша.

Когда Джинни шла по сверкающему чистотой коридору, то тут, то там открывались двери — больные выглядывали посмотреть на нее. «Наверное, после их клизм я — самое интересное событие», — подумала Джинни.

Перед дверью палаты 307 она помедлила, собираясь с мыслями. Из соседней палаты доносился монотонный мужской голос: «Вы что, не можете для меня это сделать? Всего твоих новеньких! Можете или нет? Можете прислать мне троих? Да или нет?

Из двери напротив выползла толстая старуха в розовом халате. Грязные седые космы лезли в глаза, изо рта текли слюни. Она схватила руку Джинни и пожала ее.

— Привет, — неуверенно пробормотала Джинни. Старуха заворчала и ткнула пальцем в пол. Джинни опустила глаза и увидела новые красные шлепанцы, из-за которых ноги женщины казались в два раза больше.

— Красивые, — заверила Джинни. Женщина удовлетворенно улыбнулась и вернулась в свою палату. Только тогда до Джинни дошло, что это миссис Кейбл, ее учительница в воскресной школе, объяснявшая когда-то, как отличать правду от лжи, и внушавшая, что Иисус любит всех детей на земле.

Джинни стиснула зубы и постучала в дверь. В последний раз она видела мать больше года назад, на похоронах майора, и не подозревала, что та тоже серьезно больна. Мысль о том, что ее сильная, уверенная в себе мать все-таки уязвима, показалась нелепой и дикой.

Никто не ответил. Джинни медленно толкнула незапертую дверь и вошла. Стены выкрашены в бледно-зеленый цвет, огромное окно, стол, свежие цветы в вазе на подоконнике, телевизор, два современных кресла, небольшой стол, тумбочка и две кровати… На одной лежала женщина. «Я попала не туда, — мелькнуло у Джинни. — Эта спящая женщина — не моя мать». Она подошла поближе. Когда-то каштановые волосы совсем поседели и поредели, особенно на макушке. Знакомые морщинки вокруг глаз и губ стали резче и глубже, а все лицо приобрело желтоватый оттенок и округлилось. Из носа торчала вата. Лежавшие поверх одеяла руки покрылись синяками — черными, голубыми, красными и зелеными. «Как палитра сумасшедшего художника — какого-нибудь Ван Гога», — подумала Джинни. Перед ней лежала беспомощная женщина, издающая запах разлагающегося тела. Это была ее мать. Она столько лет служила Джинни то образцом благородства, то источником ненависти, что сейчас, глядя на это полуживое существо, Джинни с трудом узнала ее.

У Джинни подкосились ноги. Она села на краешек кровати и постаралась успокоиться. Неужели это она? Та женщина, которая с одного взгляда безошибочно определяла настроение Джинни и, казалось, читала все ее мысли? Господи, ее мать выглядит совсем как средневековые жертвы чумы, изображаемые на картинках. Неужели можно иметь такой вид и оставаться в живых?

Дверь распахнулась, в палату влетела кудрявая медсестра в белой бесформенной, как кусок вареной картошки, шапочке и стала быстро перекладывать на тумбочке вещи.

— Миссис Бэбкок не должна сейчас спать, — сказала она Джинни. — Сейчас время трудотерапии.

— Что?

— Трудотерапия.

— А что она делает?

— Вышивает.

— Я и не знала, что она умеет вышивать, — удивилась Джинни. Впрочем, она мало что знала о женщине, с которой прожила бок о бок восемнадцать лет. Медсестра протянула ей пяльцы: стежки разных цветов сливались в бессмысленный узор. Может, это новое направление в искусстве?

— Что за мужчина в соседней палате? — шепотом спросила Джинни.

— Бикнелл, — тоже шепотом ответила сестра. — Он был тренером до Спаркса. — Сердце Джинни упало: ее заклятый враг совсем рядом. — У него был удар.

— Жаль, — с плохо скрываемой радостью проговорила Джинни. — Я его хорошо знала.

— Он выиграл двести три футбольных матча, а проиграл всего восемь. Здорово, правда? Великий спортсмен. И человек замечательный.

«И отвратительный сукин сын, — чуть не вырвалось у Джинни. — А впрочем, нельзя быть жестокой. Он уже не опасен. Если вообще был когда-то опасен». Она вздохнула: незачем травить себе душу. Она сама виновата во всем, что случилось…

Медсестра вылетела в дверь, как белое накрахмаленное облако, и до Джинни снова донеслось: «Мне надо вывести на поле троих свежих! Прямо сейчас! Ни больше ни меньше…»

На столе лежали журналы. Джинни медленно перебирала их и улыбнулась, когда увидела двадцать второй том энциклопедии: ее неугомонная мать прочитала за последние девять лет все предыдущие тома. Сколько же всяких полезных и бесполезных сведений у нее в голове? Рядом лежал большой, наполненный лекарствами шприц.

Джинни осторожно выдвинула ящик тумбочки, вспомнив об обещании, данном матери несколько лет назад: там спрятаны таблетки или бутылочка со смертельным ядом. Однако кроме старого потрепанного молитвенника в нем ничего не было. Значит, это не яд, решила Джинни, оглядываясь, но ничего подозрительного не увидела — только мебель, чистые стены и безупречно белые простыни. Откуда эти жуткие мысли? У матери просто неладно с кровью; миссис Ягси говорила, что это не в первый раз. Конечно, вид у нее кошмарный, но это еще не значит, что она умирает. Мать не настолько стара, что быть смертельно больной.