Лиза Альтер - Непутевая

Появились два доктора и увезли Бев в больницу. Я вернулась к себе, легла в постель и с головой укрылась одеялом. В ту ночь мне снилось морское побережье. На песке в кресле сидела в своем твидовом костюме мисс Хед и кивала седой головой в такт стоящему рядом метроному. Она играла Генделя, а волны набегали и омывали ее ноги. Кресло, виолончель и сама мисс Хед погружались в песок. Волны выбрасывали на берег морские водоросли, окровавленные человеческие конечности и головы. Мисс Хед равнодушно взирала на них и не переставала играть.

Я решила не ходить на ланч. Науки лишили меня аппетита. По дороге в лабораторию биологии (я не была там с того злополучного эксперимента) мне представилась вчерашняя сцена: тяжело осевшая на стуле Бев и я — неподвижно уставившаяся на нее. Как советовал Шопенгауэр, я попробовала рассмотреть эту сцену как рожденное в моем мозгу представление. Потом попробовала посмотреть на нее с точки зрения энергетических колебаний, но ни то ни другое не имело успеха. Я только задрожала от ужаса и чувства вины — за то, что не нашла для Бев времени, когда она попросила поужинать с ней.

В лаборатории никого не было. Я надела белый халат, взяла из чашки Петри немного бактерий, окрасила небольшую их часть и нанесла на предметное стекло. Поставила под микроскоп и стала наблюдать, как дрожит и вибрирует окрашенная бактерия, ассимилируясь с ядовитым красителем.

После героической борьбы бактерии, уничтожив неокрашенные клетки, разрушились и сами.

Я вымыла стекло и повесила халат. Возвращаясь домой, я задела какой-то куст, сорвала листок и уставилась на него, будто видела впервые в жизни. Его атомы были такими же, как на моей ладони. Они соединились в молекулы, которые тоже повторяли молекулы моей руки. Ферменты в маленьком листе очень походили на ферменты, существующие в слоне. Наша земля — выжженное скопище минерального пепла, а мы — лист, Эдди, Бев и я — великолепный материал для экспериментов. Материал… Материал для Уорсли.

Я схватила одеяло, конспект и прислушалась у двери в комнату Эдди. Никого. Я на цыпочках пробралась мимо кип газет и журналов, отодвинула новую скульптуру — вырезанное из красного дерева полированное женское тело, — открыла окно и вылезла на крышу. С двух сторон ее ограждали стены, защищая от ветра, а с третьей был низкий барьер, над которым открывался чарующий вид на озеро. Я постояла у этого барьера, глядя вниз, — пять этажей и каменный двор. Там репетировали — завтра состоится традиционный праздник весны: с ритуалом встречи, песнями и плясками вокруг девственной охотницы Артемиды. Выберут королеву — госпожу Весну. По либеральным традициям Уорсли, ее красота должна быть уравновешена каким-нибудь недостатком — ампутированной конечностью или цветом кожи. У королевы прошлого года была удалена грудь, и вряд ли она переживет еще лето. Я расстелила одеяло, разделась и легла на живот. Нужно сосредоточиться на философии девятнадцатого века; я внимательно вчитывалась в конспект, но вскоре поняла, что не перевернула ни одной страницы. Нещадно палило солнце, но мне казалось, что его закрыли черные тучи. Я вся дрожала от холода. Я закуталась в одеяло, закрыла глаза и, чувствуя, как синеют губы, старалась побороть беспричинный страх.

Раздался какой-то шум, но я не открыла глаз.

— Джинни, что с тобой? — спросила Эдди. — Ты ужасно выглядишь.

Я хотела ответить, но разлепить губы оказалось непосильным трудом.

— Джинни? — я услышала, как зашелестели страницы моего конспекта. Она что-то пробормотала.

— Джинни! — вдруг строго сказала она — точь-в-точь нашалившему ребенку, боявшемуся наказания. — Ты подчеркнула все цитаты. «Страсть — это кульминация существования личности». Кьеркегор. Он совершенно прав. Мы все — личности. — И совсем другим тоном прибавила: — Намажь мне спину. Я вчера обгорела на солнце.

Я послушно сбросила одеяло, взяла крем и стала натирать упругую смуглую спину. Потом снова закуталась, легла на живот и задрожала от холода.

— Давай-ка я и тебя намажу. Ты тоже покраснела.

Я промолчала. Она наклонилась, сдернула одеяло, и под сильными массирующими руками я почувствовала, как в меня возвращается жизнь. Тело потеплело. Я перевернулась на спину. Она намазала мне грудь, ноги и живот. Ком в желудке стал таять, как весенний сугроб. Она помассировала мне ступни, потом поднялась к плечам, щекам, лбу; легла рядом и стала гладить нежно и мягко, а я слушала, как стучит ее сердце.

Не знаю, долго ли так продолжалось; может, прошли минуты, может — часы.

Неожиданно возник громкий гул, по нашим телам пролетел мощный порыв ветра и откуда-то полилась кока-кола.

Над нами висел вертолет. «Эй, вы, сучки, — кричала лысая голова, свесившись из окошка, — вы чем занимаетесь?»

— Фашисты! — вскочила Эдди. — Фашисты и свиньи!

Вертолет улетел. Внизу продолжалась репетиция. Неожиданно королева прошлого года подняла голову и уставилась на голое статное тело Эдди.

— Не прыгай! — крикнула она, и весь двор взорвался криками. Люди бросились к дверям, чтобы подняться на крышу и удержать Эдди.

— Ха-ха, — засмеялась Эдди. — Слижем друг с друга колу, пока они не явились?

Мы подбежали к окну, залезли в комнату и помчались к ванной. У двери я замялась.

— Скорей! Будем самыми чистыми! — крикнула Эдди. Я переступила порог с таким чувством, будто сажусь в самолет, обреченный на катастрофу.

— Скорей! — Эдди толкнула меня под душ. Она намылила меня, потом я — ее. Мы обнялись и встали под теплые струи. Яростно загудели трубы: кончилась горячая вода… Мы обнимались и целовались…

Эту ночь мы провели на узкой казенной кровати, проспав в объятиях друг друга до самого ланча. Проснувшись, я вспомнила все и засмеялась: теперь я знаю, как занимаются любовью женщины.

Затем, облаченная в строгий костюм из твида, я спустилась на первый этаж. В это время мисс Хед обычно убирает виолончель и садится за книгу.

Я постояла у ее двери, стараясь понять, зачем пришла сюда, и постучала. Мисс Хед неодобрительно покачала головой: я должна знать, что нельзя мешать ей в это время.

— Входите. — Я неуклюже потопталась в гостиной, переминаясь с ноги на ногу. Она с любопытством смотрела на меня. — Чаю?

— Да. Спасибо.

— Отлично. Чем могу вам помочь, мисс Бэбкок? Что-нибудь случилось?

Я приободрилась и, ожидая, что слова сами найдутся, открыла рот. Но речевой центр мозга отказал.

— Ничего особенного. Я шла мимо и решила зайти.

— Очень приятно, — натянуто улыбнулась мисс Хед.

Я понимала, что своим появлением расстроила ее планы, — точно так же, как два дня назад расстроила мои планы Бев.

— Извините, — сказала она, не дождавшись от меня вразумительного объяснения. — Я только что разучивала фантазию Шуберта. Хотите сыграю?