Мишель Ричмонд - Год тумана

Двести восемьдесят пять тысяч сто двадцать минут.

Семнадцать миллионов сто семь тысяч двести секунд.

— Эбби… — Он ждет и неровно дышит в трубку.

Честно говоря, прав ему отказать нет никаких. Я была неосторожна, отвлеклась, материнский инстинкт на несколько секунд замолк, и в решающий момент выбрал неверное направление — из-за всего этого Эмма пропала. Те, кто пожелает оплакать Эмму, соберутся сегодня на печальную церемонию из-за меня.

— Да, конечно.

Слышу, как Джейк наливает себе кофе и размешивает сахар. Ложечка позвякивает о края кружки.

— Заедешь?

— Хорошо.

Ищу в шкафу что-нибудь черное, старательно накладываю макияж и еду к Джейку. Вместе отправляемся в церковь, молча. Джейк с загадочным выражением лица следит за дорогой.

Сижу на передней скамье в красивой католической церкви, чьими витражами восхищалась бесчисленное множество раз, проезжая мимо. Здесь находится большинство из тех, кого мы собирались пригласить на нашу свадьбу, а также одноклассники Эммы, их родители, наши добровольные помощники из штаба поисков, детектив Шербурн и полицейские, ведшие расследование. Кто-то — возможно, один из учеников Джейка — проболтался репортерам, и в церкви много посторонних. Пришла даже Лесли Грей со своим оператором.

Сидим с Болфауром впереди, держась за руки. Он молчалив и спокоен. Решился.

Люди выходят вперед и говорят несколько слов в память об Эмме. Учительница, преподаватель музыки, мать лучшей подруги. Проходит пятнадцать минут после начала церемонии, когда приезжает Лизбет. Мамаша Далтон проходит вперед, протискивается мимо меня и садится по другую руку от Джейка.

Когда наступает моя очередь говорить, окидываю взглядом мрачные лица и перечисляю все, что мне нравилось в Эмме. Вспоминаю истории с ее участием, которые живы в памяти некоторых слушателей, повторяю смешные словечки, которые она когда-либо произносила, и вызываю у присутствующих смех, когда говорю, что Эмма мечтала быть строителем. В заключение благодарю жителей Сан-Франциско за поддержку.

Возвращаюсь на свое место, и встает Лизбет — по всей видимости, тоже собирается подняться на возвышение, как будто имеет право произносить речь в память о ребенке, которого даже не знала. Джейк хватает ее за руку.

— Нет, — говорит он — достаточно громко для того, чтобы услышала половина собравшихся. Лизбет прокашливается, натянуто улыбается и садится.

Когда церемония заканчивается, едем с Джейком на кладбище. Наша машина движется позади катафалка, везущего маленький пустой гробик. Никакой публики — только я, Болфаур, двое его коллег, священник и родители лучшей подруги Эммы. Лизбет уехала. Когда гробик опускают в могилу, Джейк начинает открыто рыдать.

Я тоже плачу. С самого начала мне хотелось крикнуть, что это неправда. Все неправда — гробик, могила, разрытая земля, запах травы. Эмма жива.

— Может быть, теперь самое время, — говорит Джейк, когда возвращаемся к нему.

— Время — для чего?

— Для нашей свадьбы. Совсем не обязательно устраивать по этому поводу праздник. Всего-навсего зарегистрировать брак.

Быстро прокручиваю в голове эту мысль. Может быть, не такая уж плохая идея. Может быть, мы восстановим хрупкое подобие прежней жизни, вместе приспособимся к новым условиям, и не исключено — даже научимся быть счастливыми.

— Как считаешь?

— Ты знаешь, я люблю тебя, Джейк, и хочу выйти за тебя…

— С тех пор как нашли ее туфельку, все время раздумывал над тем, как жить дальше. Ты видела этих людей по телевизору — родителей, потерявших детей и сумевших обратить свое горе в нечто конструктивное. Я, может быть, эгоист, но мне не хочется жить с этим до конца дней своих. Мечтаю хотя бы отчасти вернуться к нормальной жизни, и когда-нибудь мы с тобой заведем ребенка. Конечно, никто не заменит Эмму и другой ребенок не избавит нас от страданий, но ведь нужно жить дальше. Помнишь наш разговор — давным-давно, когда мы впервые решили пожениться? Я сказал тебе, что люблю тебя по очень многим причинам, в том числе потому, что ты будешь отличной матерью для Эммы? Так вот, эти слова по-прежнему в силе.

— Кажется, сейчас не самое лучшее время, Джейк.

Не знаю, как донести свои чувства. С одной стороны, мне до безумия хочется быть с ним, вернуть хотя бы некоторое подобие совместной жизни, и потому жалею об этих словах, едва успев их произнести. Но с другой стороны, претит сама мысль о семье, основанной на обмане, на иллюзии гибели Эммы. Мама всегда обвиняла меня в неуемности стремлений — дескать, вечно вбиваю себе в голову идеи, которые, по своему упрямству, не желаю подгонять под существующие условия.

Вот чего хочу, вот что предстает перед моим мысленным взором: Джейк, я и Эмма, единое целое. И не меньше.

После небольшого поминального обеда у Джейка еду домой, переодеваюсь и качу по прибрежному шоссе на юг. В четыре часа добираюсь до Хаф-Мун-Бэй и провожу там несколько часов, разговаривая с серфингистами и показывая фотографию Эммы. По пути домой останавливаюсь в Тако-Белл — потрясающе красивом уголке пляжа с прекрасным видом на океан. Сегодня у серфингистов был удачный день (слышу, как по радио сообщают о «сильном западном ветре»), все они изрядно устали и поглощают такое количество кукурузных лепешек и тако [8] Тако — блюдо мексиканской кухни, пирожок с начинкой из рубленого мяса, томатов, сыра. , как будто не ели неделю. Беру кока-колу, сижу в одиночестве за столиком и разглядываю толпу.

Дорога забита машинами, добираюсь до города примерно час. Сворачиваю на скоростное шоссе, а оттуда — на Пойнт-Лобос, минуя кинотеатры «Ричмонд», «Александрия» и «Коронет». Последний недавно закрылся, проработав восемьдесят лет. Одним замечательным старым кинотеатром меньше. Эмма обожала сюда ходить. Теперь надпись гласит: «Здесь будет находиться Ассоциация пенсионеров».

Останавливаюсь неподалеку от церкви и вхожу. Перед алтарем по-прежнему горит несколько свечей. Сажусь во втором ряду и смотрю на мерцающие огоньки, на Пресвятую Деву и на сияющую фигурку Христа, который висит на золоченом распятии; широко раскинув руки. Церковь пуста, не считая бродяги, спящего на задней скамье. Встаю на колени и крещусь. Жду, что сейчас всю пронижет электрический импульс, а из темноты раздастся шепот. «Иисус зовет тебя», — говорится в гимне. Если это правда — я, конечно, услышу.

Стоя на коленях, со скрещенными руками и опущенной головой, молюсь, прошу, плачу и приношу обеты Богу, которого никогда не знала. Я опустошена, как и следовало ожидать, но никакого духа, чтобы заполнить эту пустоту, на меня не сходит. В какой-то момент слышу шарканье ног. Церковь заполняется прихожанами; скоро начнется вечерняя месса. Пока иду по проходу к двери, люди торопливо смотрят в мою сторону и тут же отводят глаза. Наверное, в мятой одежде и с растрепанными волосами я похожа на лунатика.