Мишель Ричмонд - Год тумана

— Не выпускай его из виду.

По пути в «Динс фогги» превышаю допустимый лимит скорости на двадцать миль. Гуфи стоит в дверях магазина вместе с двумя мужчинами, которые улыбаются и говорят «привет» — не просто вежливо, но и дружелюбно.

— Это Эбби, — объявляет Тина. — А это Дэррин и Грег.

У Дэррина левая рука в гипсе. Ему за сорок, чисто выбрит; типичная внешность врача, могущего себе позволить жилье на Пасифик-Хейс, а вместо этого осевшего в Сансет, чтобы быть поближе к пляжу. Грег приземист и мускулист, лет тридцать, длинные бакенбарды и нос крючком. Этот человек явно видал виды — учась в старшей школе, я находила таких парней весьма привлекательными.

— Кто из вас видел доску Розботтома на пляже? — спрашиваю.

Грег приподнимает руку, в глаза бросается специальный браслет на запястье. Господи, наш отчаюга под наблюдением полиции.

— Я видел.

— Когда?

— Шесть или семь месяцев назад.

— Правильно, — ощущаю внезапный прилив энергии. — Именно в июле это и произошло. Вы уверены, что видели доску именно работы Розботтома?

— Абсолютно уверен. День был холодный, на пляже почти никого. Я бродил по песку, ждал, пока распогодится, и тут ко мне подошел этот мужик. Спросил, есть ли удобные места южнее. Сразу заметил, какая у него здоровенная доска — двенадцать футов, а потом увидел лягушку. Глазам своим не поверил — фирменный знак Розботтома! Доска из натуральной бальзы, невероятной красоты.

— Какого цвета?

— Красная.

— Парень, а ты уверен? Точно не подделка? — спрашивает Дэррин.

— Я сначала тоже засомневался. — Грег смотрит на меня. — В мире существует всего штук тридцать таких досок, и потому не так-то много шансов увидеть одну из них. Но на ней вдобавок красовалась личная подпись Розботтома. С маленькой «р» и завитушкой на «м». Шикарная штука.

— Как выглядел этот человек?

— Светловолосый, лет тридцати. Может быть, сорока. Не знаю.

Поворачиваюсь к Тине:

— Ты показывала им рисунки?

Кивает — показывала.

— Может, и он, — говорит Грег, — но, честное слово, не уверен. Люди, знаете ли, приходят и уходят. Всех местных знаю, а остальные со временем как-то сливаются…

— Не спросили у него, откуда он?

Серфингист замолкает и задумывается, теребя браслет.

— Нет. Но блондин сказал, что собирается махнуть к друзьям в Тико.

— Куда?

— В Коста-Рику, — объясняет Гуфи.

— Ну да, — добавляет Грег. — Сказал, будто хочет опробовать доску старины Розботтома на Золотом берегу.

— Так называют Коста-Рику из-за желтого песка, — объясняет Тина.

Вспоминаю наклейку на бампере и букву «Т». Одно не пойму — память или воображение услужливо восстановили все слово целиком: «Тико»?

— Что-нибудь еще сказал? — не сдаюсь. — Может быть, обмолвился о семье?

— Нет. Самый обычный парень, ничего особенного.

— Не уточнил, куда именно едет?

— Все, что знаю, сестренка.

Дэррин постукивает костяшками пальцев по своему лубку.

— Полагаю, ваш блондин где-нибудь на Сентрал-Пасифик. Там самые удобные места для катания на длинных досках. Три года назад я целое лето прожил в Плайя-Эрмоса. В тех краях всегда полно серфингистов-американцев.

— Точно, — отзывается Грег. — Если Господь Бог пошлет мне доску Розботтома, сдохну, но испытаю ее в Бока-Барранка. Или в Тамариндо. Эрмоса — отличное место, самое сердце Сентрал-Пасифик. Если остановишься там, всегда будешь в гуще событий. — Складывает руки на груди и говорит: — Удачи.

— Спасибо.

— Да ради Бога. — Грег перехватывает мой взгляд, направленный на браслет. — И вообще, первым серфингистом был Иисус Христос. Говорят, он ходил по воде. Я все же думаю, что не ходил, а катался по волнам на доске.

Смеюсь, искренне смеюсь, преисполнившись надежды, и словно от переизбытка кислорода начинает кружиться голова. Впервые за долгое время я вижу свет впереди. Может быть, это тупик. А может быть, нет.

— Пообедаем вместе? — спрашивает Тина.

— Извини, не сегодня. Пойду собирать вещи.

— Я неплохо потрудилась, а?

— Ты просто молодец. В следующий раз «спецпредложение номер два» за мой счет.

Направляясь домой, начинаю подпевать радио. Наконец-то обозначилась цель: Коста-Рика. Я сдвинулась с мертвой точки. Не нужно больше сидеть и ждать. Хватит безуспешно обыскивать одни и те же улицы. Может быть, я иду не в том направлении, но все-таки есть шанс докопаться до истины.

Думаю о Коста-Рике. Мне всегда хотелось туда попасть. Рамон провел там месяц, когда учился в колледже, и часто рассказывал, как там красиво. Бродить по тропическому лесу — это все равно что исследовать другую планету. «Там все по-другому, — говорил он. — Деревья, цветы, насекомые. А цвета просто потрясающие». Визит в Коста-Рику находился в списке из ста «целей», которые я надеялась «закрыть» до того, как стукнет тридцать. Примерно после двадцати восьми время как будто внезапно ускорилось, месяцы и годы начали мелькать с пугающей быстротой; оглядываясь, вижу это отчетливо. Мои работы свидетельство тому — тысячи фотопленок, настоящие миниатюрные хроники, лица и места, которые, если расставить их в должном порядке, могут поведать историю жизни Эбби Мейсон. И в конце каждого года, подводя итоги, становилось понятно — многие пункты остались невыполненными.

А потом появились Джейк и Эмма, и я вновь обрела смысл жизни. До того дня на Ошен-Бич, когда все вдруг остановилось. Больше никаких фотографий, никакого движения истории. Какой-то жуткий тупик.

Прихожу к Джейку, не предупредив заранее. В доме пахнет яичницей с беконом — его излюбленное блюдо на ужин. Болфаур сидит на кухне и проверяет сочинения.

— Хочешь есть? — между делом спрашивает он, как будто в «Ла Кумбре» не произошло ничего особенного.

— Нет, спасибо.

Сажусь. Джейк нуждается в услугах парикмахера, небрит и все-таки выглядит неплохо. Передо мной вновь, как и в день нашего знакомства, обманчиво небрежный мужчина, который на самом деле все держит под контролем. Но одновременно Джейк изменился. Стал старше. Утратил изрядную долю уверенности. И создается впечатление — чувствует себя слегка не в своей тарелке. Это видно по тому, как он сидит, опустив плечи, как держит ручку — вяло, словно против воли.

— Какая тема? — киваю на стопку сочинений.

— Диалоги Платона. Как примирить отрицание Сократом знания с его смелыми поступками и неординарными утверждениями в области этики.

— И ученикам все понятно?

— Ты удивишься… — Он роется в бумагах, а затем останавливается, как будто внезапно забывает о предмете своих поисков. На столе стоит нетронутая тарелка с яичницей.

— Я еду в Коста-Рику, — говорю.

— Что?

— Это связано с доской Билли Розботтома. Очень много шансов на то, что парочка из желтого «фольксвагена» сейчас в Коста-Рике или по крайней мере недавно там была.