Наталья Калинина - Театр любви

— Гриша Смирницкий. Лауреат международных конкурсов.

— Совершенно верно. Судя по всему, очень одаренный человек, но, да простит мне Господь, немножко не в себе, что ли. Он сказал, Борис заходил к нему занять двести долларов. Говорит, он их ему дал.

— Странно. Мне казалось, Гриша вечно на мели. Он был должен буквально всему дому, — пробормотала я. — Правда, у него состоятельные родители, но, насколько мне известно, они давно порвали с сыном какие бы то ни было отношения.

— Из-за того, что он голубой?

— Да. Они не могли ему это простить. Тем более он их единственный сын.

— Довольно распространенный в наши дни сюжет. Таня, а ты случайно не замечала за Борисом, ну, скажем это так, странностей физиологического порядка? Понимаю, тебе нелегко возвращаться к этой теме…

— Ошибаешься. Все это в далеком прошлом. В самом далеком. Да, замечала, хотя в то время считала это в порядке вещей. Борис неординарная личность, к тому же иной раз он работал сутками напролет и буквально доползал до постели. Да и я не из тех женщин, которые требуют от мужей постоянного сексуального внимания. У меня самой бывают периоды, когда я становлюсь абсолютно фригидной. Причем на довольно длительное время. Кстати, Борис это прекрасно понимал. Но…

Я замолчала. Мне не хотелось рассказывать Апухтину об эпизоде, внезапно пришедшем мне на память. Уж очень он был интимным.

— Таня, прошу тебя, расскажи. Дело в том, что, по всей вероятности, Борис жив и нуждается в нашей помощи. К тому же, как тебе должно быть известно, точку во всем этом донельзя запутанном деле ставить пока рано.

— Это случилось через два с небольшим года после того, как мы поженились. Мы вернулись с отдыха, и я заболела жесточайшим гриппом, — начала я. — Меня изводил кашель, я не спала ночи напролет. Ни одно лекарство не помогало. Райка посоветовала остричь волосы, сжечь их — и тогда, говорила она, все как рукой снимет. Она приехала ко мне и проделала эту операцию. — Я вспомнила облегчение, которое испытала, когда мои тяжелые волосы упали на пол. — Мне всегда шла короткая стрижка, хотя я почему-то предпочитаю носить длинные волосы. Вскоре появился Борис. Я сидела на ковре возле электрокамина в джинсах и свитере и грела спину. Он… он посмотрел на меня так, что у меня поплыло перед глазами. Он никогда раньше так на меня не смотрел, хотя часто говорил, что я изумительная женщина. Он подхватил меня на руки, прижал к себе и стал кружиться по комнате. Я зашлась в кашле, и Борис дал мне таблетку. Она подействовала очень быстро. Он сказал, это чистый кодеин, который ему удалось достать по большому блату. Потом он стал меня торопливо раздевать. Даже в первые дни нашей так называемой любви он не проявлял такого пыла. Он всегда владел собой, теперь же потерял всякий контроль. Его ласки… — Я смутилась и замолчала, вспомнив, как мы с Борисом занимались любовью в ту ночь.

— Поверь мне, Таня, В таких вещах нет ничего постыдного. — Апухтин ободряюще коснулся моего плеча. — Если любишь, не должно существовать никаких запретов и ограничений в постели.

— Не знаю. Возможно, я консервативна. Мне было очень хорошо, зато потом я испытала жгучий стыд. Я несколько дней не могла смотреть Борису в глаза. Он все понял. Он больше никогда не занимался со мной любовью таким образом.

— Смирницкий у вас бывал?

— Да. И довольно часто. Главным образом в отсутствие Бориса. Он делал вид, что влюблен в меня. Однажды даже сделал признание… Гриша был в общем-то откровенен со мной, хотя, думаю, нередко привирал. Насчет своих связей с женщинами, например. Правда, я несколько раз мельком видела в его квартире женщину. Разумеется, это еще ни о чем не говорит, но она, как правило, была в неглиже, будто только что вылезла из постели.

Я прикусила язык. Я вспомнила, что эта женщина, которую я никогда не видела при ярком освещении, ибо в квартире Смирницкого всегда были задернуты плотные шторы и горела лишь лампочка над пюпитром с нотами, кого-то мне напоминала.

— Может, это был переодетый мужчина? — предположил Апухтин.

— Это был Борис, — внезапно осенило меня.

— Выходи за него замуж и роди ребенка. Будешь за ним как за каменной стеной.

Райка раскатывала на доске тесто. Выйдя на балетную пенсию, она нашла себя в кулинарном искусстве.

— Ты же совсем недавно говорила, что ему нельзя доверять, — напомнила я.

— Мало ли что я болтала. — Райка хмыкнула: — Первое впечатление бывает обманчивым. Потом приглядишься внимательней и видишь, что все совсем наоборот. Я вот всю жизнь все с кондачка решала, а теперь и кукую одна в четырех стенах.

— Лучше жить одной, чем обманутой.

— Это ты права, Танек. Еще как права. Но неужели они все как есть одноклеточные?

Я пожала плечами. Я подумала о том, что в прошлом моя беда заключалась в том, что я склонна была обожествлять любимого мужчину. Теперь же… Словом, максимализм, судя по всему, неискореним.

— Я видела Сашку, — сказала Райка и метнула в мою сторону виноватый взгляд. — Понимаешь, я нарочно гуляла возле его дома — такое любопытство разобрало, хоть тресни. Танек, если хочешь, можешь прибить меня, но это он. Представляешь, с ходу меня узнал, первый руку протянул. Обшарпанный такой, потертый… Все-таки есть на свете Бог — представляешь, что было бы, если б вы с ним поженились?

— Теперь уже не представляю. В моем сознании все так перепуталось.

— Это у тебя пройдет. Скажи мне, а этот Апухтин… ну, словом, вы с ним еще не того? Я хочу сказать, у вас еще не было интима?

— Нет. Хотя я, наверное, не стала бы возражать, прояви он настойчивость. Он держит себя так деликатно.

— Ну и дурак. А, может, он тоже педрило, как и твой Борька? Их нынче развелось в Москве, как в каком-нибудь Нью-Йорке. Я лично против них ничего не имею, но, сама понимаешь, нашего брата и так больше, чем ихнего, а тут еще минус четыре процента на голубизну. Как статистика свидетельствует.

— Не думаю, чтоб Апухтин был голубым. Мне кажется, дело в том, что с годами он научился целиком подчинять чувства и желания рассудку.

— Ну да, настоящий робот-полицейский. — Райка хихикнула: — Ладно, Танек, это я так, от нечего делать болтаю. Ребеночка в наш век ой как трудно на ноги поднять. Я смолоду о ребеночке мечтала, а теперь думаю: ну и хорошо, что нет у меня никого. По крайней мере, ночами сплю спокойно. Знаешь, Сашка сказал, что его дочка на панели подрабатывает. Вот ужас, а? Да я бы свою прибила за такие дела.

— Что это он вдруг с тобой разоткровенничался?

Я недоуменно смотрела на Райку.

— Сама не знаю. Три дня тому назад сам позвонил и напросился в гости. Ты уж извини, Танек, но я не смогла ему отказать. Тем более вижу: на душе у человека кошки скребут. Представляешь, явился с шампанским и коробкой мармелада. Все-таки, как ни верти, Варвара здорово его вымуштровала, царство ей небесное.