Наталья Калинина - Театр любви

— Думаю, он так и не вернул Киту деньги, — размышляла я вслух.

— Держи карман шире. Небось, когда узнал, что Кита шлепнули, от радости на ушах стоял. Как Буратино. Помнишь, тот, из оркестра, с которым я три месяца валандалась? Он стойку на газовой плите сделал, когда узнал, что его тетка Богу душу отдала: он был ей четыре тысячи должен. Прежними деньгами.

— Погоди, погоди. А что, если… — Я усиленно работала мозгами. — Что, если Кита убил Борис? Может, он взял у него не пять тысяч, а побольше, и не раз — мама могла и не знать.

— Все может быть. Надо же, какими деньгами люди ворочают. Тут припрячешь какие-нибудь сотни две баксов, и уже себя чуть ли не Рокфеллером считаешь.

— Его как раз в тот день под расписку выпустили. За недостатком улик. Сперва он меня подставить хотел, а когда не вышло, сказал, что это я заставила его убить Завидова. Правда, я знаю это со слов Апухтина.

— Вот-вот. Твой Апухтин мог нарочно выпустить его, чтоб он Кита шлепнул. Даже мог оружие дать. Потом этот таинственный пожар на неизвестно чьей даче, смерть Зои…

— Я до сих пор не знаю, как она умирала и кто был рядом с ней в последнюю минуту. — Я заплакала и прижалась к Райкиной тщедушной груди: — Не бросай меня, не бросай…

Она гладила меня по голове и шептала что-то ласковое.

— Нам нужно где-то отсидеться, — вдруг сказала она. — Этот мент с Петровки с ходу вычислит мою хату.

— А дальше? Что дальше делать?

— Дальше видно будет, — мудро изрекла Райка. — Слушай, у меня есть один знакомый педрило из балетных. Завеялся с приятелем в круиз по Средиземному, а мне ключи от своей квартиры оставил — цветуёчки просил поливать, рыбок кормить, за кошкой дерьмо убирать. Тут недалеко. Сейчас я соберу самое необходимое — и вперед. Согласна?

Я была согласна.

Пока Райка шарила по шкафам и в холодильнике, укладывала сумки, я силилась что-то вспомнить. То, что пришло мне в голову в машине по дороге сюда. Это было какое-то важное соображение, но оно напрочь ускользнуло из моей памяти.

— Готово. Накинь-ка мой жакет. Эх, Танька, да ты и в пижаме как королева выглядишь. Ради такой на все что угодно можно пойти. Я этого Апухтина как никто понимаю.

Окна нашего с Райкой убежища тоже выходили на Москву-реку. Я видела дом, в котором жил Апухтин, — до него было рукой подать. Если смотреть из окна его квартиры, изгиб реки был справа, а отсюда — слева. Я вспомнила Алису в Зазеркалье и грустно усмехнулась.

Райка готовила на кухне ужин. Я от нечего делать стала разглядывать книги и безделушки на полках, фотографии по стенам. Их было очень много, главным образом на балетную тематику. Одна привлекла мое внимание. Два парня сидели в обнимку и смотрели в объектив. Они были обнажены до пояса и размалеваны, как дети, играющие в индейцев. На одном из парней был пышный головной убор из перьев и каких-то разноцветных висюлек. Его лицо показалось мне знакомым. Оно тоже все было в разноцветных полосках, отчего выглядело устрашающе.

— Этот Гошка совсем припадочный, — сказала, входя в комнату, Райка. — Уже сорок с хвостиком, а все в какие-то игры играет. Я тут как-то захожу к нему — деньжат до пенсии перехватить, а они сидят в атласных халатах и с длинными трубками в зубах. Какую-то отраву курят. Кто-то бороду нацепил, один придурок в бабское белье вырядился и ресницы длиннющие наклеил. Умора.

— Я где-то видела этого человека. У него такое знакомое лицо, — сказала я, вглядываясь в фотографию.

— Наверное, за кулисами. Эти педики на все премьеры ходят, а потом липнут к актерам. Я такого насмотрелась, пока в театре работала.

— Я видела его не в театре.

— Может, у кого-то в гостях. Они обожают жрать на халяву.

— Нет. Мне кажется, я знаю этого человека давным-давно.

— Черт с ним. — Райка обняла меня за плечи. — Пошли ужинать — я пюре сделала, грибочки маринованные открыла.

— Постой минутку. У меня такое ощущение, что он смотрит мне прямо в глаза. У него такой злой взгляд. Мне кажется, этот человек меня ненавидит.

— Брось. Они все с приветом, эти гомики. Хотя на редкость безобидные люди. Настоящие дети. Пошли, а то котлеты остынут.

Райка усадила меня в кресло спиной к окну, положила полную тарелку еды. Я чувствовала, что очень проголодалась, но горло словно спазмом сдавило.

— Может, тебе наливочки капнуть? — спросила Райка. — Снимает стрессы лучше всякого лекарства.

— Не надо, Раек. Сядь, пожалуйста. Ты видела это?

Я указала пальцем на маску над холодильником. Райка повернула голову, посмотрела.

— На тебя похожа. Знаешь, Танек, здорово похожа. И та тоже, что направо. Аж жуть берет!.. Ты что, знакома с Гошкой?

Я покачала головой.

— Ну и дела. Наверное, он все-таки видел тебя где-то и запомнил. Может, даже влюбился — педики, они тоже другой раз в женщин влюбляются, но у них это очень уж странно происходит. — Райка вздохнула, очевидно, что-то вспомнив: — А вообще-то у этого Гошки золотые руки. Мог бы большие деньги загребать, если б не всякая дурь в голове.

Я взглянула на другую стену и чуть не вскрикнула от неожиданности: я снова увидела себя. Маска была в натуральную величину. На ней я смеялась. На той, что висела рядом, уголки губ были опущены: я, кажется, собиралась заплакать.

— Ну и Гошка, ну и мастер. Настоящий Роден, — восхищенно комментировала Райка.

— В том доме все стены были увешаны моими масками.

— В каком доме?

— Где был пожар. Из глаз одной маски текли слезы. Они капали на каминную полку, потом стекали в огонь. Он так зловеще шипел…

Я почувствовала, что вся дрожу.

— Успокойся. Бога ради, успокойся. Сейчас я тебе капель накапаю.

Райка кинулась к аптечке.

— Не надо. Я совершенно спокойна. Как никогда, спокойна. И больше ничего не боюсь. Потому что теперь знаю в лицо моего врага. Я сама с ним расквитаюсь.

— Этого только не хватало! — Райка уронила пузырек с валокордином. Кухня наполнилась удушливым запахом валерьянки и эфирных масел. — Таня, успокойся, слышишь? Я сейчас таблетку найду. У этого Гошки чего только нет. Сейчас я дам тебе реланиум и уложу в постель.

— Он думает, я его не найду. Спрятался от меня за семью замками. Но я его и там достану. Вот увидишь.

— Кого ты достанешь? — лепетала Райка, шурша в коробке с лекарствами. — Лучше не связывайся, ладно? Он нас всех перебьет. И тебя, и меня. Пересидим здесь какое-то время, а потом двинем к моей маме в Чернигов. Это теперь другое государство, и здешние менты туда не достанут. А потом видно будет.

— Нет. Я убью его собственными руками. Но сначала я все скажу ему. Мразь, а не мужчина. Урод. Отребье. Духовный плебей.

— Ты же говорила, будто он очень даже ничего из себя. И не одноклеточное.

— Извращенец. Весь мир видит в кривом зеркале своей неполноценности. Кит был прав, когда говорил, что его нужно лечить.