Наталья Калинина - Театр любви

— Да. — Апухтин встал из-за стола и опустился передо мной на колени. — Я люблю тебя, Таня. Что бы ты ни думала про меня, я все равно буду тебя любить. Вблизи или издалека — как распорядишься.

Он положил голову мне на колени и закрыл глаза.

— Ничего не понимаю. Ничего я в этой жизни не понимаю.

— Я тоже, — прошептал он.

— Но мне сейчас очень хорошо. Сама не знаю, почему. Тебе тоже хорошо?

— Два алкоголика. — Он едва заметно подмигнул: — Окосели от банки пива.

— Ты что-то подмешал в него.

— Элексир откровенности. Думаешь, почему я задержался? Ждал, пока его приготовят.

— А сам решил отвлечь мое внимание и прислал Трушкину и этого хмыря с золотыми зубами.

Апухтин поднял голову и посмотрел на меня с недоумением.

— Что им от тебя надо?

— Что, такого эпизода в сценарии нет? — спросила я не то в шутку, не то всерьез.

— Нет, — серьезно ответил он. — Получается настоящая эклектика.

— Вот именно. Кого-то здорово подвел вкус. Трушкина жаждала показать мне, во что превратился мой бывший возлюбленный. Она сыграла свою роль безукоризненно. Но тот хмырь все провалил.

Апухтин медленно поднялся с колен и отошел к окну, за которым шел дождь.

— Над вымыслом слезами обольюсь, Пред носом истины я громко хлопну дверью, — пробормотал он.

— Хочешь сказать, тот алкаш и есть настоящий Кириллин?

— Пока не уверен, но все больше и больше склоняюсь к этой мысли.

— В тебе говорит ревность. А я не поверю в это даже под страхом смертной казни. Я скорее соглашусь с тем, что мой Саша сгорел в том огне.

— Там не сгорел никто.

— Но ведь ты сам сказал, будто там нашли обуглившийся труп.

— Скелет. Которому лет пятьдесят, если не больше. Плюс двадцать пять прожитых.

— Ничего не понимаю.

— Скелет молодого мужчины, умершего еще при царе Горохе, то бишь при Сталине, одели в современное тряпье и подбросили в огонь. Вот и вся загадка.

— Но куда в таком случае делся Саша?

— Его там не было.

Зажурчал сотовый телефон.

— Буду мгновенно, — сказал он в трубку и кинулся к двери, на ходу схватив со спинки стула пиджак. — Пришлите ко мне на квартиру лейтенанта Купцова.

Лейтенант Купцов оказался весьма неразговорчивым малым. Он отвечал на все мои вопросы до уныния однообразно, словно был не в ладах с русским языком. После нескольких неудачных попыток вызвать его хотя бы на что-то похожее на откровенность, я ушла к себе в комнату и вытянулась на постели. Из меня будто выкачали весь воздух, осталась одна оболочка. Не надо было пить пиво.

Я задремала под шум дождя. Когда проснулась, в комнате было совсем темно.

Я приподняла голову от подушки и прислушалась. За стеной стояла мертвая тишина. Не слышно было ни телевизора, ни поскрипывания стула, на котором сидел лейтенант Купцов.

Я встала, спросонья с трудом ориентируясь в чужой квартире. Букеты роз белели в полумраке расплывчатыми пятнами.

— Игорь! — окликнула я Купцова. — Вы где?

Мне никто не ответил. Я вышла в коридор, держась за стену, свернула направо. Где-то возле двери в гостиную, я помнила, был выключатель. Свет показался таким ярким, что я невольно зажмурила глаза. Открыв их, увидела на полу Купцова в луже крови. Кровью было забрызгано все вокруг.

Вместо крика у меня вырвался беззвучный хрип. Меня затошнило, голова закружилась. Но я сумела добраться до телефона.

— Райка, как хорошо, что ты дома, — сказала я. — Хватай машину и приезжай по адресу… — Я сообразила, что не знаю номера дома Апухтина. — Давай к гастроному напротив Киевского вокзала. Буду ждать тебя возле входа. Только скорей!

Не помню, как я одолела эти несколько метров до гастронома. Промокла до нитки. Райка подкатила минут через пять.

— Не бросай меня, Раек. Пожалуйста. У меня нет никого, кроме тебя. Никого, никого… — Я прижалась к ее груди. — Ты представить себе не можешь, как страшно остаться совсем одной.

…Мы лежали в обнимку на широкой Райкиной кровати. Меня била дрожь, хотя я выпила большую кружку горячего чая с кагором. Райка надела на меня свою байковую пижаму и пуховый свитер.

— Ой, ну надо же было в такое вляпаться? — Она смотрела на меня полными слез глазами. — А я-то думаю: зазналась, из Парижей не вылезает. Почему же мне Зоя-то ничего не сказала?

— Ты разговаривала с мамой? Когда?

— Месяца два тому назад или чуть больше. Она сама мне позвонила. Я ей потом телефон оборвала — молчит, хоть ты тресни. Небось отдыхают со своим Китом в каких-нибудь Варах или на Золотых Песках.

— Кита убили. Мама умерла.

Я изложила Райке события последних трех месяцев. Начиная от звонка Апухтина и кончая убийством лейтенанта Купцова. Она слушала не перебивая.

— Дела, — покачала она головой. — Этот типчик с Петровки от тебя не отстанет, уж поверь мне. Под землей найдет.

— Ты думаешь, он как-то связан с тем, что произошло?

— А ты думаешь, нет? Ну и дурочка. Зоя тебе правильно сказала — такие невесты не каждый день встречаются. Сдается мне, все эти десять лет он за тобой в подзорную трубу наблюдал. Все продумал, как говорится, на компьютере просчитал.

— Но почему он выбрал именно меня? По роду своей службы он с кем только не сталкивался. Небось и с настоящими миллионершами.

— Ха. Все просто, как яичная скорлупа. Этот дядя втюрился в тебя с первого взгляда, и ты стала его навязчивой идеей. С ними такое случается, с этими одноклеточными.

— Он не одноклеточное, Райка. Он умный и…

— А я про что тебе талдычу? Очень даже умный. Ты, моя рыбонька, с ходу крючок заглотнула, а приманкой послужил Сашка, черт бы его побрал. Он и без того всю твою жизнь загубил.

— А о чем вы с мамой говорили? — поинтересовалась я.

— Да так, о разном. — Райка вздохнула. — Зоя на твоего Бориса жаловалась. Правда, я дала ей клятву язык за зубами держать, да теперь это уже ни к чему.

— Рассказывай.

— Он у них деньги занял. Пять тысяч баксов, представляешь? Пообещал через две недели отдать, а сам все резину тянул. И от Кита прятался. Тот даже домой к нему несколько раз заезжал.

— Пять тысяч… Я и представить себе не могла, что у Кита водятся такие деньги.

— Ну, наверное, на черный день насобирали. Сейчас все, кому не лень, баксы в чулок кладут.

— Последние деньги в долг не дают.

Райка пожала плечами.

— Еще Зоя сказала, Кит видел Бориса в баре с какой-то крашеной мымрой. Он сначала за тебя ее принял — думал, ты волосы перекрасила, — ну а потом пригляделся внимательней и понял, что это какая-то шлюха. Она у твоего Борьки чуть ли не на коленях сидела.

— Он не мой.

— Ну, это было еще тогда, когда он был…

— Он никогда не был моим. Ясно?

— Извини. Мне он тоже не больно нравился. Обыкновенный прилипала. На все готовенькое пожаловал. Знаем мы таких хитрожопых.