Ларри Макмертри - Вечерняя звезда

— Да, но ты — это мои любимые кости, и это твой дом, — сказала Аврора.

Как раз в этот момент у них был Тео. Ему позволили заглянуть к Рози. Он привез цветы и поднял букет перед собой, чтобы Рози увидела его.

В тот же вечер, около часу ночи, когда Тео с Василием пересчитывали чеки и готовились закрыть «Акрополь», зазвонил телефон.

— Моей бедной девочки больше нет, — сказала Аврора. Хотя голос ее звучал спокойно, Тео с Василием помчались к ней через весь город. Аврора угостила их виски, и было много чаю, и они втроем сидели на кухне, говоря о Рози и о разных разностях, пока не встало солнце.

Дети Рози не слишком-то хотели хоронить ее в Боссьер-Сити. В конце концов, ни один из них там не жил, никто из них даже близко не жил от этого места. Когда Аврора спросила их, можно ли похоронить ее вместе с остальными членами семьи Гринуев, они быстро согласились.

— Возможно, это и эгоистично, но ее детям, кажется, все равно. А мне не все равно, — сказала она Пэтси. — Если кто-то и поддерживал меня, то именно Рози Данлэп.

— Вы и сами многих поддерживали, — сказала ей Пэтси. Они стояли у могилы. Дул ветер, деревья раскачивались и шумели. Аврора заметила крупную человеческую фигуру позади небольшой кучки людей, пришедших на похороны. Человек переминался с ноги на ногу. Это был Вилли Коттс, одетый в костюм, который совершенно ужасно сидел на нем.

— Вилли, где это вы были все эти месяцы? Мы обе ужасно беспокоились, — сказала Аврора, подойдя к нему, когда закончилась служба.

Где он был? Он работал продавцом в магазине для проезжавших водителей на улице Литтл-Йорк, всего в пяти милях от дома Авроры, хотя, по правде говоря, это был уже другой район города.

— Я понимаю, что мне нужно было бы звякнуть, — сказал Вилли. В своем ужасном костюме он казался не только огорченным, но просто убитым горем. Он заслуживал сожаления.

— Я думал об этом миллион раз, но никак не мог набраться храбрости, — продолжал он. — Чувствовал себя таким виноватым за то, что сбежал. Ну, то есть я никогда бы не подумал, что она возьмет и умрет от этого, — сказал Вилли таким безнадежным тоном, что Аврора обрадовалась, что Рози не было на свете и она не слышала этого. — Я просто думал, что она так и будет жить в Ривер-Оуксе и работать у вас, а я соберусь с духом и как-нибудь позвоню.

— Ничего, Вилли, — поторопилась сказать Аврора, обнимая его. — Боюсь, что и я в чем-то вела себя так же, как вы. Мне тоже и в голову не могло прийти, что она умрет.

В ту ночь, когда у Авроры случился сердечный приступ, ей приснилось, что на нее напала бешеная собака. Это была свирепая черная собачонка, и она налетела на нее, когда Аврора сидела у себя в саду на коленках, выдергивая сорняки из клумбы. Перепугавшись, Аврора не могла сдвинуться с места, и свирепая черная собачонка набросилась на нее, кусая ее руки и грудь. Даже когда собачонка растворилась и она поняла, что это был кошмарный сон, ей не хотелось просыпаться. Какое-то время сон казался даже более убедительным, чем ее мысль, что это был просто кошмар. Ей даже подумалось, что, когда она проснется, нужно будет пойти ко врачу и сделать уколы против бешенства.

Потом она почувствовала, что голова у нее раскалывается от боли. Ничего более ужасного она в жизни не ощущала. Она даже подумала, что умирает. Мало-помалу кошмар прошел, но голова все еще болела. Она попробовала сесть, но поняла, что не в силах двигаться. По крайней мере, она не могла теперь делать большинства обычных движений. Одна рука все же действовала. Она попыталась взять трубку телефона, но уронила ее. Боль в висках пульсировала, как прилив и отлив. Вскоре телефон начал издавать звуки, которые он всегда издает, когда трубку не положили на место. Аврора ничего не могла с этим поделать. Она не могла вымолвить ни слова и не могла даже шевельнуться.

У Томми и Эллен родился ребенок — как раз на той неделе, когда у Авроры случился удар. Они назвали его Генри — это было немного странное имя, а Эллен показалось, что у ребенка было до странности — хотя и немного — искривленное лицо. В семье Эллен никого из мужчин с таким именем не было, у Томми — тоже.

К тому времени, когда Генри исполнилось пять месяцев, стало ясно, что Аврора уже никогда не оправится от удара. В конце концов, ей было почти девяносто. Но она чувствовала себя неплохо, и ей позволили вернуться домой, где ее стало посещать много гостей. Она могла читать, немного играть в карты, управляться с проигрывателем компакт-дисков и даже время от времени — с помощью Марии, доброй, грузной женщины из Гватемалы, которая работала у нее после смерти Рози, — могла перемещаться на веранду в послеобеденное время и видеть что-нибудь вокруг себя.

Но речь к ней не вернулась, в особенности к огорчению Эллен. Из всей семьи Томми Аврора была единственным человеком, с которым Эллен хотелось бы говорить. Эллен не теряла надежды, что однажды произойдет чудо и Аврора снова заговорит.

Чаще всего Эллен хотелось узнать от Авроры о Томми что-то такое, чего никто другой ей не мог рассказать. Когда-то Джейн жила с ней в одной комнате в университетском общежитии в Брин-Моуре, и та все время повторяла ей, что толком не понимает Томми. Тедди, кажется, лучше понимал его — они вместе теперь занимались довольно выгодным бизнесом, перепроверяя испорченные компьютерные программы для нескольких крупнейших банков и нефтяных компаний Юго-Запада, но в присутствии Эллен Тедди держал язык за зубами. Он словно бы не во всем доверял ей, хотя Джейн не раз заверяла его, что Эллен стоило доверять. Все же Тедди помалкивал, когда она была близко, особенно в тех случаях, когда разговор заходил о Томми.

Впрочем, Эллен считала, что не так уж и важно, что Тедди старался держать язык за зубами. Она чувствовала, что если хоть кто-то из этой семьи, не считая ее саму, и понимал Томми, то только Аврора. Она ведь его воспитывала. Эллен достаточно было посмотреть в глаза Авроре, чтобы почувствовать, что разум ее пока не покинул. Особенно Эллен хотелось бы знать, не думает ли Аврора, что Томми убил свою предыдущую любовницу умышленно. Но все в их семье предпочитали не касаться этого вопроса, но Эллен чувствовала, что Аврора все же могла бы рассказать ей об этом, если бы только могла говорить.

Разумеется, Аврора могла писать, хотя это были едва разборчивые каракули. Каждый день этими каракулями в больших блокнотах она просила их о чем-нибудь, и просьбы эти были адресованы каждому, кто приходил ее проведать. Обычно это были просьбы достать какую-нибудь музыкальную запись или привезти что-нибудь необычное из еды, когда ей этого хотелось. И обычно все такие просьбы были адресованы Тео, который смотрел на нее своими печальными греческими глазами. Он же их и выполнял.