Кэрол Мэтьюс - В радости и в горе

Безжалостная лестница теперь тянулась одинаково и вверх, и вниз, и где врата рая, а где — преисподней, становилось уже все равно. Они продолжали идти вперед и вверх.

После разрыва с Дэмиеном в ней проснулась некая бесшабашность, которая всякий раз при первых признаках сомнений и раздумий тут же нашептывала ей; «А, будь что будет!» Первые ростки этой бесшабашности взошли, едва домашняя почта стала приходить на имя мисс Д. Флинн. В своей «новой жизни» она брала уроки дайвинга в местном бассейне (место, куда приходили умирать все лейкопластыри), вступала в разные экстремальные клубы вроде МАТРОС (Местная Организация Терапии Разбитых и Одиноких Сердец), после одного-единственного посещения коего стало ясно, отчего все эти сердца то ли разбиты, то ли одиноки; заходила в модные бары без компании и нахальным взглядом пыталась «расколоть» того, кто угостит ее коктейлем. Как-то раз она даже нашла по справочнику людей, дающих уроки вождения мотоцикла, и вот теперь дошла до того, что сломя голову карабкалась на очень высокую статую, в то время как все, кто ее знал, знали и то, что она патологически боялась высоты. С высоты ее теперешнего положения начинало казаться, что единственным достоинством брака было то, что во всех своих недостатках можно было обвинить супруга. Теперь она была сама, и винить было некого.

Складки одеяния Свободы становились все более изощренными, как извилины мозга. Заклепки и тросы, державшие всю конструкцию, выглядели преступно ненадежными.

Перил не наблюдалось, бордюр безопасности едва достигал колен, и было слишком много пустого пространства между ней и чем-то, за что можно было бы схватиться. Она была ростом в пять футов и три дюйма на цыпочках, весила девяносто восемь фунтов после двух съеденных на ходу шоколадок «Марс», и ее бюст с трудом мог заполнить блузку четвертого размера — а все благодаря навязанной ей Критической Диете от Дэмиена Флинна, — но даже для нее здесь было тесно. Интересно, как протискивались здесь более гамбургероподобные американцы? При всех своих скромных габаритах она едва выдерживала темп, коленки выворачивало назад.

Мэтт уютно пристроился позади — на тот случай, если у нее вдруг закружится голова; он шел размеренным шагом, мурлыча под нос ободряющие слова в промежутках между вдохом и выдохом.

— Уже немного. — Прохрипел он. — Круче уже не будет. — Глубокий выдох.

Какая проницательность!

— Спешка здесь не нужна. — Выдох.

Куда уж!

Ей было страшно как никогда. Во рту пересохло, ладони стали мокрыми от пота, в груди пекло, как при пожаре. Дыхание потеряло свою естественную легкость, и теперь этим процессом приходилось управлять сознательно, к тому же Джози утратила способность говорить. Но даже в таком оцепенении она представила, как Дэмиен в этой ситуации уже давно умчался бы наверх, доказав тем свое мужское превосходство, и уже оттуда посылал бы язвительный привет, вместо того, чтобы разделить ее страдания и уговорами заставить идти дальше, как это делал Мэтт. Не то чтобы это в корне что-то меняло, но сама мысль об этом мелькнула, видимо, не зря.

Медные складки одежды поплыли перед ее глазами, потому что вокруг не было ничего достаточно устойчивого, на чем можно было бы сосредоточить взгляд, и струйка холодного пота предательски поползла по спине. Ее пищевод представлял собой напрягшуюся, как перед броском, змею, что завороженно раскачивалась над сжавшимся в комок желудком, за которым, дрожа каждой извилиной, агонизировал кишечник. Такое ощущение она однажды уже испытала. Это было тогда, когда Дэмиен объявил, что бросает ее. Ощущение было малоприятным.

— Хочешь, передохнем? — спросил Мэтт, когда они достигли малюсенькой площадки на бесконечной спирали ступенек.

— Нет, — пискнула Джони через силу.

— Точно?

— Да не сойти мне с этого места! — поклялась она, осознавая, что если сейчас остановится, то дальше ей и впрямь — с места уже не сойти. Приходилось двигаться. Одна лестница вела наверх, а другая — вниз. Чисто американский подход, грандиозный в теории и безысходный на практике: коль ты сделал выбор, иных путей уже не было, кроме как пройти свой путь до конца.

Японские туристы, коих, похоже, не смутила значительная фора и не отягощал груз закупленных сувениров, уже наступали им на пятки. Одиночное восхождение само по себе подкатывало тошнотой к горлу, даже и без того, когда тебе на пятки наступала гурьба груженых сувенирами японцев, а кроме того, не хотелось, чтобы тебя стиснули, как масло в сэндвиче, между бодрыми туристами и веселыми школьниками. Джози поддала газу.

Облегчение, испытанное ею, когда они вырвались на смотровую площадку, было практически осязаемым, хотя и недолгим. Окна, которые казались с земли заманчиво большими и сулили незабываемую панораму, были размером с лобовое стекло автомобиля. Но, в отличие от автомобиля, их давно уже не касалась рука человека, вооруженного тряпкой и «Виндексом». Одно из окон было приоткрыто, и через тоненькую щелку соблазнительно дул холодный воздух, освежая это маленькое, до удушья нагретое помещение. В летнюю пору его можно было приравнять разве что к нахождению в индийской печи тандури в теплом пальто.

— Замечательно, — соблазнительно тяжело дыша, сказал Мэтт.

Было здорово. Путь вверх был трудный, но она выдержала. Как освобождение от Дэмиена. Свобода.

Мэтт стоял сзади, положа руки на ее плечи. Руки были теплые и успокаивающие. Сильные. Он поцеловал Джози в макушку.

— Ты была молодцом. Я бы не смог дойти, если бы не ты.

Это он мне говорит ?

Вид на Манхэттен производил сильное впечатление. Как город из конструктора, только в натуральную величину. Жаль только, что ноги слишком дрожали, и это мешало полностью отдаться наслаждению моментом. Джози провела языком по губам. А еще надо было спускаться.

Мэтт осторожно, будто она была инвалидом, поставил перед ней пластмассовый поднос с диетическим по цвету чаем в картонных стаканчиках и хот-догами, на вид очень смахивающими на пластмассовые муляжи. Кафе тоже казалось пластмассовым, было в интенсивно бежевых тонах и слегка неряшливым, как захудалая больница. Кроме них, посетителей не было. Поднялся ветер, разметая мусор по пустынной террасе. Несколько потрепанных жизнью чаек прогуливались тут же в надежде поклевать что-нибудь съестное. Их крики выражали возмущение.

— Ну что? Лучше? — спросил он.

— Да, спасибо, — она улыбнулась. Улыбка вышла такой же слабой, как и чай. Нет. Не совсем.

Купить хот-доги придумал Мэтт; он решил, что ей обязательно нужно что-нибудь съесть, чтобы успокоить желудок. Почему он посчитал, что хот-доги, а в особенности эти, могли сойти за еду, он не объяснил. Одну из чашек с чаем он подвинул поближе к ней.