Джудит Гулд - Вторая любовь

— Мы с ним похожи как близнецы! — хрипло выдохнул он. — Мы почти зеркальное отображение друг друга, если не считать…

— Если не считать его болезни, — мягко закончила за него Дороти-Энн.

— Да. Его лицо лишено всякого выражения. Никаких эмоций. Он оставался безучастным… Но очень спокойным. Я заговорил с ним, Вуди мне не ответил. Но стоило мне его коснуться… — Дороти-Энн слушала молча, ее сердце болезненно сжалось, — брат дернулся и отпрянул! Он просто меня не заметил.

Как мать троих энергичных — иногда слишком энергичных — детишек, Дороти-Энн даже представить себе не могла ту эмоциональную холодность, о которой говорил Хант. Она с ужасом осознала, каким несчастьем могут закончиться зачатие, беременность и роды.

Но ни на что не реагирующий ребенок, подобный Вудроу?

Это оставалось за гранью ее понимания.

« Дети должны быть очень подвижными и живыми, — думала Дороти-Энн. — С этой минуты я буду наслаждаться каждым их криком, возней и смехом. — Она про себя благословила свой неугомонный выводок. — Когда в следующий раз Лиз, Фред и Зак снова начнут буянить, я буду это только приветствовать. Никогда больше я не смогу относиться к их здоровью, как к чему-то само собой разумеющемуся». Здоровые дети. Какие простые короткие слова.

А ведь это самый большой дар.

— Ты спросила, почему Уитморы так задели меня за живое, — спокойно произнес Хант. — Теперь ты знаешь.

— Потому что они никуда не отдали Кевина, — негромко ответила Дороти-Энн.

— Черт побери, да! Они этого не сделали! Они изо всех сил стараются создать для него нормальную жизнь! Им плевать, что Кевин не фотогеничен! Они его не стыдятся! Они любят его, хотя он отнюдь не воплощение совершенства. Их даже не волнует, что их сын никогда не сможет отплатить им той же любовью! — голос Ханта сорвался. — Их любовь не ставит никаких условий.

— А это так непохоже на любовь твоих родителей, — заметила Дороти-Энн.

Хант кивнул:

— Совершенно верно. Они родили Вуди… И просто вычеркнули его из нашей жизни. Как будто его никогда не было. А для меня это не так. Вот такими людьми оказались мои родители. Если бы не смерть моего отца и не этот телефонный звонок, на который я ответил… — Хант покачал головой, его пальцы вцепились в колени. От гнева он дышал тяжело, часто, прерывисто. — Поступок моих родителей — современный вариант поведения древних греков. Только вместо того, чтобы оставить Вуди на склоне холма на растерзание волкам, они просто заперли его на всю жизнь.

— Это отдает таким… хладнокровием!

— Я полагаю, они решили, что поступают совершенно правильно. «Его лучше убрать с дороги». Ты же знаешь, как порой рассуждают.

— Да, — ответила Дороти-Энн. — Но это не значит, что я с этим согласна.

— Я догадываюсь, что самое удивительное в том, что они не бросили Вуди. Я хочу сказать, ну разве они не гуманисты? Какая удивительная доброта с их стороны!

Хант замолчал и уставился в океан. Черты его лица обострились, стали суровыми. Он не мог простить. А лунный свет лишь подчеркнул непримиримость его выражения. Отвращение горело в его взгляде.

Дороти-Энн ждала, остро ощущая его переживания. Если он решит продолжать, она с радостью станет слушать. Если захочет на этом остановиться, ее это тоже устроит. Увы, из-за пережитых ею совсем недавно потерь, она теперь эксперт, пусть и не по своей воле, в том, что касается потери, страдания, боли. Она отлично понимала, насколько тяжело Ханту.

Не так легко рассказывать о страданиях, таившихся под спудом всю жизнь.

Это чертовски тяжело! Особенно тогда, когда нас учили держать свои чувства при себе и не показывать свою боль.

Хант откашлялся и продолжил:

— Прости меня за все. Я не хотел вываливать все это на тебя.

— Тебе не за что извиняться, — ответила Дороти-Энн. — И ты в праве сердиться. — Потом ее голос зазвучал мягче. — А что с Вуди теперь?

— Он по-прежнему в «Пэсифик Акрз». Тогда, в тот день, я был преисполнен решимости взять его домой и оставить там насовсем. Но это только доказывало, насколько наивным я оказался. — Он вздохнул и покачал головой, словно удивляясь собственной глупости.

Дороти-Энн вопросительно взглянула на него:

— А что же заставило тебя изменить свое мнение?

— Доктор Захеди. Он сел со мной рядом и кратко рассказал мне об аутизме. Чего мне следует ждать, а чего нет. Он убедил меня, что Вуди лучше остаться в клинике. В любом случае, я не мог предоставить ему лучшего дома. Я как раз собирался сам покинуть родное гнездо.

— А твоя мать? — спросила Дороти-Энн. — Она бы не стала его держать?

— Мама даже не желала говорить о Вуди, не то чтобы принять его в доме. Что касается ее, то у нее никогда не было второго ребенка.

— Какой ужас!

— Правда? Это как раз и доказывает, что не обязательно быть аутистом, чтобы оставаться эмоционально ущербным!

— Так она даже не навещала его?

— Навещать, его? — Хант безжалостно хмыкнул. — Она ни разу его не видела. Ни разу! — подчеркнул он. — Что там говорить о древнем как мир материнском инстинкте?

— Но ведь ты регулярно навещаешь Вуди, правда?

— Как правило, мне удается бывать там раз в неделю. — Он втянул щеки, потом потряс головой, словно пытаясь согнать назойливое насекомое. Его волосы взметнулись в стороны. — Не правда ли, какая святость с моей стороны? — ядовито поинтересовался он. — Да что там, если я не буду осторожным, меня скоро канонизируют!

Дороти-Энн проигнорировала его сарказм, направленный против себя самого. Ее глаза устремились в ночное небо, полное сверкающих созвездий. Ярко сиял Марс, а в хвосте Девы переливался Поррима. Весь небосвод казался россыпью изысканных бриллиантов на темно-синем бархатном платье ночи.

— У Вуди есть улучшение? — спросила она. — Или никакого?

Хант покачал головой.

— Боюсь, что нет. Все эти годы он так меня и не признает. Это самое худшее в аутизме. Оставаться все время закрытым в своей раковине.

Дороти-Энн задумчиво кивнула.

— Другими словами, он живет в своем собственном мире.

— А мы, все остальные, просто не существуем. Точка.

— Так что до него невозможно достучаться.

— Нет. Но удивительно, что он реагирует только на одно. На головоломки-мозаики.

Дороти-Энн нахмурилась:

— Разве это не странно?

— Еще более странно то, что он отлично с ними справляется. Каждый раз я привожу ему несколько новых. Ты бы его видела. За час он складывает мозаику из тысячи фрагментов.

— За час? Господь милосердный! Он, должно быть, невероятно умный!

— Именно на этом уровне, да, — кивнул Хант. — Но только в этом. А все остальное, в том числе и эмоции, реакция на окружающий мир, остается безнадежным.