Маурин Ли - Счастливый билет

Да, она поистине расцвела после ужасной трагедии, разыгравшейся в прошлом декабре у нее дома, когда мать зарезала отца ножом. Куда-то подевались ввалившиеся глаза с затравленным выражением, девушка перестала засыпать на уроках. Но даже учитывая то, что самые сложные задания она выполняла без особых усилий и обладала живым умом и сообразительностью, позволявшими ей в мгновение ока усваивать новый материал, преподаватели сходились во мнении, что Лиззи О’Брайен — дерзкая маленькая леди, отличающаяся вызывающей манерой поведения и оказывающая обескураживающее действие на мальчиков, не говоря уже о сотрудниках мужского пола. Словом, все они будут рады распрощаться с ней, когда она окончит школу.

В классе Лиззи зевала. Не от усталости, а от скуки. Вот уже неделю они учились извлекать квадратные корни, в которых она разобралась моментально, но нашлись идиоты, все время задававшие дополнительные вопросы, и все это тянулось бесконечно и было очень утомительно.

Она смотрела в окно и думала о предстоящем вечере.

Мэри Гордон, новая подруга Лиззи, была особой смелой и бесцеремонной. Она работала в газетном киоске на углу Чосер-стрит и Марш-лейн. Несколько месяцев назад, когда Лиззи заглянула к ней, чтобы купить свои любимые журналы, Мэри по секрету призналась ей, что тоже предпочитает именно их, и увидела в Лиззи родственную душу.

Вскоре после Рождества Мэри предложила Лиззи отправиться на Сентрал-стэйшн, куда каждый вечер приезжали янки целыми батальонами — или подразделениями, или как там они называются — в поисках девушек, которых можно осыпать подарками, сигаретами, конфетами и жевательной резинкой или, лучше всего, нейлоновыми чулками.

— Все, что от тебя требуется, — втолковывала ей Мэри, — это позволить назначить тебе свидание, сходить в киношку, паб или кафе, после чего дать им немного подержаться за тебя — ну, ты понимаешь! — И она со знанием дела подмигнула Лиззи.

— Понимаю, — покорно согласилась Лиззи, которая в тот момент ничего не понимала.

С тех пор они вдвоем бывали на Сентрал-стэйшн каждый вечер.

В жемчужных сережках из «Вулвортса» [13] «Вулвортс» — сеть фирменных универсальных магазинов. , в нейлоновых чулках на резинках и туфлях на высоких каблуках, позаимствованных у матери Мэри, Лиззи выглядела на три-четыре года старше.

В пабах и барах танцевальных залов она потягивала джин, чай со льдом и ром с апельсиновым соком, или еще какие-нибудь чудные напитки с дольками лимона или вишенками на палочках. Вишни Лиззи приносила домой Шону и Дугалу. Один янки, капитан, привел ее в «Адельфи», самую шикарную гостиницу в Ливерпуле. В ту ночь Лиззи проболталась о том, что учится в школе, и ее спутник пожелал узнать, сколько же ей на самом деле лет. Когда она призналась, что всего тринадцать, капитан сурово отчитал ее и велел отправляться домой, а сам почти бегом выскочил из гостиницы. «Несовершеннолетняя подстава!» — выкрикнул он на прощание, и Лиззи не поняла, что это значит, но, дабы избежать подобных недоразумений, выдумала себе работу. С тех пор всем интересующимся она говорила, что работает в цветочном магазине.

Полученные от американцев сигареты она отдавала матери. После смерти Тома Китти обнаружила, что курение успокаивает. Остальное же семейство вовсю наслаждалось печеньем, конфетами и жевательной резинкой. А однажды Джоан даже отправили из школы домой за то, что она надела нейлоновые чулки.

— Откуда все это, родная? — с подозрением спросила Китти. После смерти мужа она превратилась в издерганную, нервную особу и теперь редко выходила из дома.

— Один приятель подарил, — небрежно отмахнулась Лиззи, не заботясь о том, что подумает мать или кто-либо еще. Отныне никто не мог запретить ей делать то, что нравится.

Бедная Китти. Соседи жалели ее еще больше. Что же касается ее скотины-мужа, то, как говорится, туда ему и дорога, но Том и здесь отличился: он покинул мир, оставив страдалицу-жену расхлебывать заваренную им кашу. Китти казалось, что она больше никогда не сможет взглянуть в лицо обитателям Чосер-стрит.

Ей почудилось, причем с самого начала, что это она проткнула Тома ножом. Вновь и вновь вспоминая события той ужасной ночи, Китти и впрямь ощущала твердость рукоятки ножа в своей ладони и противный хруст, с которым лезвие вошло в огромное «пивное» брюхо мужа.

Ох, что это была за ночь!

Китти велела мальчишкам вернуться в свои кровати, всем, кроме Тони, которого отправила за полисменом. Затем она помогла Лиззи, которая, казалось, впала в транс, спуститься в гостиную и попросила Джоан и Нелли побыть с сестрой.

Когда дети больше не путались под ногами, Китти попыталась перевернуть тело Тома на спину. Он лежал лицом вниз на полу в спальне. Она знала, что он мертв, но подсознательно ожидала, что его ручища вот-вот взлетит вверх и нанесет ей последний, исполненный ненависти удар.

Женщина встала на колени над трупом мужа и вновь попыталась вытащить нож за рукоятку, пока он с отвратительным, хлюпающим звуком не вышел из раны. Затем, стиснув зубы и бормоча про себя «Аве, Мария», Китти несколько раз полоснула себя ножом по рукам и груди. Вскоре ее тонкая ночная сорочка промокла от крови. Тогда Китти остановилась и вновь воткнула нож в рану.

А потом она заплакала. О Лиззи, о всех своих детях, о себе и даже о Томе.

Она продолжала плакать, когда прибыли полицейские.

Их было двое, один огромный и толстый, как Том, второй маленький и костлявый, с узким, исполненным подозрения лицом. Раньше, когда Кевин и Рори несколько раз приходили в полицейский участок и жаловались, что отец избивает их мать, все полисмены, включая эту парочку, лишь смеялись и говорили: «Что ж, удачи ему. Ступайте домой, ребята, это нас не касается». И теперь, когда жертва дала сдачи, они не выказали ни малейшего сочувствия ни ей самой, ни полученным ею ранам.

Совсем иначе повели себя медсестры в больнице, куда отвезли Китти, как, кстати, и инспектор уголовной полиции, который пришел побеседовать с ней утром следующего дня.

Медсестра прошептала:

— Хорошо, что все так закончилось, милочка. Держу пари, он заслужил такой конец.

И Китти нетвердым голосом отозвалась:

— Еще бы. Вы даже не представляете, насколько вы правы.

Это было самое меньшее, что она могла сделать для Лиззи, которой все это время пришлось возлежать с этим зверем с ее тайного благословения.

Разумеется, она все знала!

Она, Китти О’Брайен, которая считала себя прекрасной матерью, спала в гостиной, в комфорте и одиночестве, в то время как в глубине ее души зрело ужасное подозрение, нет, осознание того кошмара, что творился наверху. Она прятала голову под подушку, когда слышала, как знакомо скрипят наверху пружины кровати, говоря себе, что это слишком страшно, чтобы быть правдой, что у Тома бессонница из-за того, что он очень много выпил. Китти не могла признаться себе в том, что происходит немыслимое, потому что в таком случае она должна будет прекратить это, и поскольку Тому нужна женщина, значит, это ей, Китти, придется лежать в просторной мягкой кровати и утолять его животные желания.