Маурин Ли - Счастливый билет

А ведь Лиззи достаточно было всего раз, один-единственный раз услышать, как отец набросился на Джоан, и она понеслась наверх, словно ангел мщения, несмотря на боль от аборта, о котором впоследствии рассказала ей Тереза Гарретт.

Так что, когда в больницу пожаловал детектив-инспектор, Китти уже готова была признаться, убедительно и правдоподобно, в убийстве Тома.

— Он всегда был бешеным, — прошептала она, — еще в ту пору, когда мы поженились.

Инспектор кивнул. Его люди уже доложили ему о том, что мальчишки О’Брайены неоднократно приходили в участок с просьбой о помощи, и соседи подтвердили, что убитый наводил страх на семью в течение многих лет. Кроме того, доктор Уолкер рассказал инспектору о неоднократных выкидышах Китти, многие из которых были вызваны побоями.

— Но сегодня вечером, — сказала Китти, — то есть вчера вечером, он набросился на меня с ножом. Раньше такого с ним не случалось.

— Наверху? — полюбопытствовал полисмен. — Вы имеете в виду, он взял с собой нож в спальню?

— Д-д-да, — заикаясь, подтвердила несчастная женщина.

Раны, которые она нанесла себе сама, жгло и щипало от йода. Вдобавок Китти сходила с ума от беспокойства о Лиззи и, в меньшей степени, о Джоан. Похоже, она еще не осознала до конца тот непреложный факт, что стала вдовой.

— Он… он пришел домой пьяный, как всегда, — неуверенно продолжала Китти. — Я уже спала, но он разбудил меня, с грохотом захлопнув дверь. Поначалу он сходил в туалет, а потом поднялся наверх, громко бранясь. Я еще подумала: «Он сегодня в очень дурном расположении духа, хуже, чем обычно». А потом он вдруг ворвался в комнату и принялся кромсать меня ножом. Я упала с кровати. — Китти представляла эту сцену так живо и отчетливо, словно она происходила наяву. — А Том… он споткнулся о мои ноги и выронил нож, ну, я подняла его, вроде как для защиты, на тот случай, если он снова кинется на меня. — Она умолкла, едва сдерживая слезы.

— Продолжайте, — мягко обратился к ней инспектор, высокий нескладный мужчина. С тех пор как его перевели в Ливерпуль, ему приходилось допрашивать десятки таких, как Китти, — женщин, которые служили боксерскими грушами для своих злобных, жестоких мужей. Женщин, которые год за годом сносили побои и насилие, и все ради детей, ради сохранения брака и даже, да поможет им Господь, ради любви к мужчинам, превратившим их жизнь в ад. Но иногда колесо судьбы поворачивалось в другую сторону, и мужчины получали сдачу той же монетой. Только в этом случае в дело приходилось вмешиваться инспектору. «Какая горькая ирония, не так ли, — подумал он, — что женщину можно убивать всю жизнь, и никому нет до этого дела, а вот если она наносит ответный удар…»

Китти глубоко вздохнула, из последних сил сдерживая слезы.

— Я лежала и держала нож в руках, а Том взял да и навалился на меня сверху. Наверное, он просто не заметил, что нож нацелен на него, и упал прямо на лезвие.

— Понимаю, — ответил детектив-инспектор, искренне полагая, что это и в самом деле так.

— Я могу пойти домой, мистер? — взмолилась Китти. — Мои малыши остались одни, им нужна мама. Меня ведь не посадят в тюрьму, а?

Полисмен доброжелательно улыбнулся.

— Вы сможете отправиться домой, как только вам разрешит врач, — ответил он. Адвокат Китти уже организовал поручительство. — Что же касается тюрьмы, то этот вопрос не ко мне, но лично я думаю, что заключение вам не грозит.

В должное время состоялось судебное заседание, не получившее, впрочем, широкой огласки. Газета «Ливерпуль эхо» пестрела сводками о военных действиях, об открытии Второго фронта союзниками в Европе и о грядущей, пусть пока и отдаленной, победе.

Китти предъявили обвинение в убийстве по неосторожности.

Кевин и Рори, великолепно выглядевшие в новой форме и уже избавившиеся от ливерпульского акцента, засвидетельствовали факт постоянных побоев, которым подвергалась их мать. О Лиззи и Джоан никто даже не вспомнил. Присяжные вынесли приговор «не виновна», и в «Эхо» появилась небольшая заметка об этом деле. Ее обвели карандашом и прочитали все обитатели Чосер-стрит. Они единодушно сошлись во мнении, что Том получил по заслугам и что удивления достойно то, что Китти не избавилась от него много лет назад.

Это было самое малое, что Китти могла сделать для Лиззи, но при всем при том она чувствовала, что дочь так и не простила ее.

И с тех пор все, что оставалось Китти, — это позволить Лиззи идти своим путем. С той ужасной декабрьской ночи ее старшая дочь стала совсем другой. Почти каждый вечер она уходила из дому и возвращалась очень поздно. Китти ничего ей не говорила. Да и как она могла, когда во всем была виновата сама?

По субботам Лиззи нежилась в постели почти до полудня, в то время как младшие дети вставали в восемь или девять утра и помогали матери по хозяйству. Как и где она добывала эти чулки, сладости, сигареты и прочее? Китти не осмеливалась спрашивать об этом.

Две девушки ждали на Сентрал-стэйшн. Мэри надела темно-зеленое платье, которое купила в прошлую субботу на Пэддиз-маркет, где без талонов продавались бывшие в употреблении приличные вещи. Правда, оно было на два размера больше, плечи сползли чуть ли не до локтей, и Мэри ничего не могла с этим поделать. Зато она подшила подол и затянула пояс так туго, как только могла, и теперь едва переводила дыхание.

У янки, похоже, было столько денег, что они не знали, куда их девать, и иногда, в самом конце свидания, они дарили девушкам по пять фунтов, так что Лиззи тоже посетила Пэддиз-маркет и купила себе ношеное платье. Теперь у нее было целых три платья и пальто из верблюжьей шерсти. Последним по счету стало оранжевое шелковое платье с большим запахом, которое казалось безупречным вплоть до того момента, когда Лиззи решила его выгладить. Тогда-то и обнаружилось, что внутренние швы имеют ярко-красный цвет, показывая, что платье выцвело до неузнаваемости после многочисленных стирок. Но девушка ничуть не расстроилась. Платье было модельным и потому единственным в своем роде, и Лиззи иногда думала, что к ней когда-нибудь подойдет его прежняя владелица и скажет: «Эй, вы носите мое платье!» К нему прилагался широкий пояс, который можно было обернуть дважды вокруг ее талии, отчего Лиззи выглядела такой тоненькой и хрупкой, что Мэри, задыхающаяся в своем тугом поясе, зеленела от зависти.

Лиззи нравилось, как тонкая материя облегает ее бедра. Дома у них не было большого зеркала, так что ей пришлось рассматривать себя в дамской комнате на вокзале. Когда Лиззи впервые взглянула на свое отражение, то испытала шок. Разумеется, она и раньше видела себя во весь рост в витринах магазинов, но для нее стало откровением увидеть себя во всей красе.