Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. В ладонях судьбы

В это время Эрмина стояла посреди комнаты. Там царил прискорбный беспорядок. Содержимое чемодана было разбросано по паркету, как и постельное белье. Машинальным жестом она подняла с пола комбинацию из розового шелка и оглядела ее. От белья исходил тонкий аромат ириса. Она опустила ее обратно на пол, чтобы взять с узкой детской кроватки дешевую игрушку — овцу из клеенки.

Не в силах заплакать, словно оцепенев от безграничности своего горя, она заметила кожаную сумку, валявшуюся на полу.

«Это, наверное, его сумка», — подумала Эрмина, схватив белую майку и поднеся ее к лицу.

От нее исходил слабый запах. Молодую женщину пронзили воспоминания. Золотистый торс Тошана с изящной мускулатурой и атласной кожей предстал перед ее глазами. Она так любила прикасаться губами к этой теплой коже, гладить ее кончиками пальцев…

— Нет, этого не может быть!

Стойкое ощущение дурного сна не покидало ее. С самого приезда во Францию она жила лишь ожиданием вновь увидеть Тошана, а с вечера субботы это ожидание переросло в нетерпеливое возбуждение — и все это ради такого плачевного финала?! Ее муж был мертв, а перед смертью он делил эту комнату, эту кровать с другой женщиной… Она окинула мрачным взглядом простыню, покрывавшую матрас, которую еще не убрали. В ее воображении возник образ мужчины и женщины, прижавшихся друг к другу, близость которых не оставляла сомнений.

«Какая же я глупая, у них просто не было выбора, — упрекнула она себя. — Они делали вид, что женаты. Тошан погиб, спасая их».

Если бы Октав не поднялся за ней и не встряхнул ее с некоторой жесткостью, Эрмина могла бы простоять в этой комнате до самой ночи, с разбитым вдребезги сердцем и сухими глазами.

— Нам пора уходить, — сказал импресарио тоном, не терпящим возражений. — Если сюда явится милиция, мы пропали. Эрмина, у вас трое ребятишек в Квебеке, которым нужна мать. Черт, возьмите себя в руки, у вас вид как у безумной!

— Я как раз схожу с ума, — ответила она со странной улыбкой. — Убили моего любимого… Он умер сегодня утром, Октав!

Он уже собрался снова привести ее в чувство пощечиной, но она быстро вышла из комнаты, положив в свою сумочку майку Тошана. Хозяйка поджидала ее внизу лестницы. Эрмина сбежала по ступенькам и набросилась на нее.

— Мадам, кто на них донес? Какой позор! Я проклинаю того, кто это сделал! Он тоже должен умереть. Женщина и ее ребенок были убиты, как собаки, и мой супруг перед Богом, отец троих моих малышей! Он сражался за вашу страну — и вот результат!

— Эрмина, прекратите, — одернул ее импресарио. — Мы с мадам уже поговорили. Тошан заплатил крупную сумму денег речнику, который должен был доставить их в Либурн. Она недавно узнала об этом именно от своего мужа. На них донес этот самый речник. Такое часто бывает: не всем перевозчикам можно доверять. Они обирают до нитки евреев в бегах и сдают их милиции.

— Да, мое бедное дитя, — подтвердила Марсель Мерло. — Если бы эти люди были более разговорчивы, я бы предостерегла их от этого мерзавца.

— Что это меняет, по сути? — сухо бросила Эрмина. — Убит мужчина, которого я обожала. Я бы тоже хотела умереть, прямо сейчас, здесь.

Внутри ее сковал жуткий холод, а лицо приобрело жесткое, враждебное выражение. Было странно видеть ее такой, и Дюплесси показалось, что перед ним совершенно чужой человек.

— Этот месье действительно ваш супруг? — внезапно спросила хозяйка отеля. — Простите, если это причинит вам боль, но они выглядели очень близкими — он и та молодая еврейка…

— Мы поженились в Канаде десять лет назад, — с трудом произнесла Эрмина. — Мы так друг друга любили! Он пошел добровольцем на вашу войну и бросил нас с детьми.

Марсель Мерло перекрестилась, на глазах у нее были слезы. Она взяла Эрмину за руки.

— Тогда я не могу молчать! Вы понимаете, сейчас такое время, что никогда не знаешь, с кем имеешь дело. Муж крепко-накрепко наказал мне держать язык за зубами, но раз тут такое дело… Слушайте, Норбер, наш сельский полицейский, заезжал к нам час назад. Это он должен был закопать тела в общей могиле по приказу милиции. Но месье, ваш муж, был еще жив. Несчастный Норбер повел себя по-христиански и отвез его к доктору Мелиссье, который участвует в Сопротивлении. Его бросало в холодный пот от страха, как он мне рассказывал, потому что ему пришлось вновь проехать через весь город с вашим мужем, спрятанным под брезентом. К тому же он встретил немецкий патруль.

Кокон ужаса, парализовавший рассудок и сердце Эрмины, разлетелся вдребезги. Она наконец смогла вздохнуть полной грудью и вновь вернуться к жизни, а ее кровь быстрее потекла по жилам, согревая и воскрешая тело.

— Спасибо, мадам! — воскликнула она. — О, я так вам благодарна! Господь милосерден! Ради бога, скажите мне, где живет этот доктор?

— Выйдете от нас, и направо будет улочка. Подниметесь по ней, затем слева увидите красивый дом с крышей из шифера. Скажете, что вы пришли от месье Мерло, хорошо? И лучше вам пойти туда одной, без вашего друга.

Понимая, что ситуация вышла из-под контроля, Октав попытался посоветовать Эрмине вести себя осторожнее. Он хотел также составить план действий, но она вырвалась у него из рук и выбежала на улицу. Для нее больше ничто не имело значения: ни милиция, ни СС, ни мягкость весеннего дня. Тошан не был мертв, он не покоился в общей могиле этого южного городка Франции! Если он выжил, это означало, что у них еще есть шанс на встречу и на любовь.

Она едва обратила внимание на Жанину, по-прежнему сидевшую в машине, и не бросила ни единого взгляда на Дюплесси, последовавшего за ней и неподвижно застывшего потом на тротуаре. «Тошан, любовь моя, я здесь! — твердила она. — Тошан, держись, я бегу к тебе и клянусь вернуть тебя домой, на берег Перибонки».

Эрмина позвонила в дверь доктора Мелиссье. Она попыталась войти, повернув большую медную ручку двери, но та, видимо, была закрыта на ключ. Никогда еще она не испытывала такого лихорадочного состояния, когда все ее чувства были на пределе. За несколько минут пути она не думала ни о чем, кроме единственной цели — наконец добраться до Тошана. Ей казалось неудивительным, что он жив. «Он не мог уйти, только не так!» — твердила она себе.

Тем не менее она по-прежнему чувствовала себя опустошенной, лишившейся всего, что было в ней хорошего и доброго, будучи не в силах понять свои ощущения.

Раздавшийся шум заставил ее вздрогнуть. Дверь приоткрылась, удерживаемая цепочкой, и в узком пространстве не более двадцати сантиметров шириной появилось лицо мужчины.

— Доктор Мелиссье? — тут же спросила она. — Меня направила к вам мадам Мерло, которая держит семейный пансион.