Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. В ладонях судьбы

— О! Спасибо, месье, — вежливо ответила девочка, устремив на него свой лучезарный взгляд.

— Нужно благодарить Эрмину — это она дала деньги. Я просто выбрал платья на свой вкус. Надеюсь, они вам понравятся, барышни. А вот эти анисовые конфеты я купил на свои последние сбережения.

Веселый тон противоречил драматичности этого заявления. Киона тихо ответила:

— Вы очень добры, месье.

Акали взяла бумажный пакетик и робко затеребила его в руках. Эрмина разделила сладости между девочками, пригласив свою новую подопечную занять место на кровати.

— Сегодня вечером, — продолжил Овид, — у нас будет вкусный ужин. Официантка сообщила мне меню: суп с фасолью и капустой, жареная курица с картошкой.

— Нужно будет дать им небольшие порции, — посоветовала молодая женщина. — Они слишком долго голодали и могут почувствовать себя плохо.

Не сводя глаз с обеих девочек, с восхищенным видом пробующих сладости, они тихо переговаривались. Не озвучивая своих мыслей вслух, они знали, что в эту секунду испытывают одинаковую радость и волнение.

— Я пойду в комнату, которую вы мне великодушно предоставили, — наконец сказал Овид. — Мне очень хочется помыться и отдохнуть. И вы сможете примерить свои платья, не стесняясь меня.

— Хорошо, до скорой встречи! Мы закажем ужин сюда.

Эрмина была рада остаться наедине с Кионой и Акали, даже если общество учителя было ей очень приятно. Казалось, девочки забавляются от души, непринужденно смеясь и болтая. «Словно они не пережили всего этого ужаса и мерзости. Возможно, они специально стараются об этом не думать, поскольку чувствуют себя вне опасности».

Это было именно так. Касаясь пальцем цветастой ткани своего платья, Киона то и дело вспоминала огромный пенис брата Марселлена и всякий раз испытывала тошноту. Чтобы оттолкнуть от себя ненавистное видение, она повторяла, что теперь у нее есть отец, Жослин. Хотя он ей совсем не нравился. Она считала его слишком старым и зачастую суровым.

Акали, которая была старше ее на четыре года, откровенно наслаждалась своей свободой. Ей было так страшно, так плохо в пансионе! Ее заставляли делать такие отвратительные вещи, что простой факт ее присутствия здесь, вдали от пансиона, возле красивой светловолосой дамы и Кионы, вызывал у нее эйфорию. Ей казалось, что в течение нескольких месяцев она была мертва, а сейчас неожиданно воскресла.

— Тебе очень идет этот платок, — сказала Эрмина, повязав его на бритой голове Кионы. — Хочешь взглянуть на себя в зеркало в шкафу?

— Нет, Мина! Я хочу, чтобы у меня были волосы, — жалобно сказала она и заплакала.

— Они быстро отрастут. Ты заметила, что у Акали волосы уже прикрывают уши и скоро она сможет заплетать косы? Я понимаю твою печаль, твое огромное горе. Ты потеряла маму, и эти люди из пансиона мучили тебя. Но только вдумайся! Тошан остриг себе волосы, чтобы отправиться на войну, а у него они всегда были длинными. Ты просто говори себе, что тоже вела войну против главной монахини и тебе пришлось пожертвовать своими прекрасными волосами, чтобы победить.

Эта небольшая речь, кажется, успокоила Киону. Эрмина баюкала ее на коленях, закрыв глаза, чтобы не видеть синяков на ее щеках.

Сидевшая на стуле Акали наконец решилась все рассказать. Рассеянно глядя перед собой, она детскими словами поведала подробности своего личного ада, иногда упоминая о том, что приходится переживать другим пансионерам — девочкам и мальчикам. С особым энтузиазмом она рассказала о том, как Киона помогла ей избежать извращенных происков главной монахини, посоветовав произнести слова из Евангелия и многократно перекреститься. Закончила она свое повествование рассказом о страданиях Тобы, семилетнего сироты.

— Он любимчик братьев, — смущенно добавила она.

Эрмина побледнела, во рту у нее пересохло, она не могла вымолвить ни слова. Ей на самом деле казалось, что она теряет веру в Бога, в церковь и ее святых. Все, что она узнала от сестер Бон-Консея о католической религии, теперь казалось ей бессмысленным. А ведь кроткая Мадлен, изнасилованная в восемь лет жандармом, стала глубоко верующим человеком.

— Мне так жаль! Я бы очень хотела увезти и Тобу тоже, — наконец произнесла она. — Обещаю тебе, Акали, сделать все возможное и невозможное, чтобы ситуация изменилась и чтобы эти монахи были наказаны. Овид думает так же.

— Этот месье ваш муж? — спросила Акали.

— Не говори глупости! — возмутилась Киона. — Мина замужем за моим братом Тошаном. Он сейчас воюет в Европе.

Эрмина покраснела. Она встала несколько поспешно и начала рыться в своей дорожной сумке.

— Мне нужно позвонить в Валь-Жальбер. А вы укладывайтесь вдвоем в кровать и читайте эти журналы. Я специально привезла их для тебя, Киона. Они вымокли из-за дождя, но в них есть красивые рисунки и захватывающие истории. Мама выписала их для моих дочек Мари и Лоранс, то есть Нутты и Нади.

Она протянула им четыре номера известного французского журнала «Лизетт» [36] Очень популярное во Франции периодическое издание для юных читательниц от 7 до 15 лет. Выходило с 1921 по 1942 год; возобновились публикации в 1946 г. ( Примеч. авт. ) . Эрмине очень нравилось это издание, и она была рада предложить девочкам мир доброты и невинности, где взрослые не мучают детей.

— Я скоро вернусь, и мы поужинаем здесь, в этой уютной комнате.

Эрмине хотелось бы обладать волшебной палочкой, чтобы стереть из памяти этих двух малышек все, что им пришлось пережить. От терзавшего ее отвращения нервы были на пределе. Направляясь к телефонной кабинке через холл гостиницы, она бросала подозрительные взгляды на сидевших за столиками людей, словно после того, как узнала правду о некоторых духовных лицах, угроза могла исходить от кого угодно. Овид пил чай, облокотившись на стойку бара. Он увидел, как она быстрым шагом прошла мимо в ореоле своих роскошных светлых волос, в тонком свитере, обтягивающем грудь.

— Черт! — выругался какой-то мужчина. — Вот это красотка!

Учитель вздохнул. С каждым часом он влюблялся в Эрмину все больше. Смирившись со своим страданием, он поджидал возвращения молодой женщины. Она вернулась довольно быстро. Щеки ее раскраснелись, чувственные губы приоткрылись, обнажив перламутровые зубы. Она без колебаний подошла к нему и коснулась рукой его руки.

— Дело сделано, — сказала она. — Я предупредила мать. Она передаст новость отцу, он еще в больнице. И я организовала наш приезд.

— Могу я узнать подробности? — шутливо спросил он с обезоруживающей улыбкой.

Она заметила, что он побрился и надел свежую рубашку. Даже его бледность казалась ей привлекательной. Овид не отличался особой красотой, но взгляд его зеленых глаз излучал такое обаяние, что у нее закружилась голова.