Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. В ладонях судьбы

Головокружение

Шел снег. Прижавшись лбом к стеклу, Эрмина любовалась белым пушистым пейзажем. Она испытывала ту же радость, что и в детстве, когда первые хлопья возвещали о веселых играх на улице Сен-Жорж в компании Симона, Армана и маленького Эдмона. Элизабет разрешала им лепить огромного снеговика, и заканчивалось это обычно смехом и шутками.

«Мы брали старую соломенную шляпу Жозефа и морковку для носа. Однажды Симон стащил у отца трубку и сунул снеговику в рот, нарисованный углем. Было еще не очень холодно, и мы были такие счастливые».

Теперь им на смену пришли ее дети. Мукки, видимо подражая своему отцу, попросил на Рождество пару коньков. И теперь с нетерпением ждал морозных ночей, когда вокруг реки появится импровизированный каток.

— Все наладилось, — вполголоса произнесла она. — У мамы замечательное настроение, и я вижу, как она часто улыбается Кионе. Она опасалась сплетен и пересудов, но у людей полно других забот.

— Мина, ты разговариваешь сама с собой? — с улыбкой спросила Мадлен, которая вышивала салфетку, сидя у печки.

— Да! Я размышляла, как замечательно у нас все устроилось. Мадемуазель Дамасс эффективно обучает детей. Они даже становятся прилежными. Папа с Кионой прекрасно ладят. А когда мы отправляемся в Роберваль, я с удовольствием представляю этого ребенка как свою сводную сестру. По сути, это немногое меняет: все и так знали, что она из семьи моего мужа. Но мне этого достаточно для счастья.

— Ты в этом уверена? — спросила ее подруга. — В последние несколько дней ты мне кажешься довольно нервной.

— Тошан мне не перезвонил и не написал. Я не знаю, где он и чем занимается. И у меня нет никаких известий от Овида Лафлера. Тем не менее я прекрасно помню, как месяц назад, в день своего отъезда, он пообещал нам скоро вернуться, чтобы показать письма, которые мы вместе составили, но уже отпечатанные на машинке.

— Да, так и было. Он хотел позаимствовать пишущую машинку у мэра Сент-Эдвиджа. Не волнуйся, возможно, он получил место и у него нет времени приехать.

— Это не помешало бы ему отправить мне письмо, чтобы держать в курсе, — отрезала Эрмина. — Я не понимаю, мне он казался серьезным.

Мадлен склонилась над вышивкой, не решаясь затрагивать деликатную тему.

— Я считала его своим другом, — добавила молодая женщина, отходя от окна.

— Мина, ты можешь мне довериться, я умею держать язык за зубами, когда это нужно. Мне кажется, у Овида к тебе чувства. И поскольку ты замужем, он решил держаться в стороне. Я даже спрашивала себя, не было ли это решение обоюдным.

Эрмина вернулась к прерванному занятию: она чистила яблоки, которые уже немного увяли от долгого хранения. Ей хотелось испечь пирог детям на полдник.

— Я просто испытывала к нему уважение и чувство привязанности, — после долгого молчания ответила она. — Но возможно, так даже лучше. Мама очень переживала, уже воображая меня падшей женщиной, изгнанной из общества. А ведь я не способна изменить Тошану. Хотя мне понятно твое беспокойство: я же супруга твоего кузена.

Мадлен молча кивнула, не осмеливаясь смотреть на Эрмину, которой внезапно стало стыдно. «Я не должна ей лгать, — сказала она себе. — То, что я пережила в гостинице Перибонки, не дает мне покоя, а я даже не могу никому довериться. Мои мысли без конца возвращаются к этому. Я совершенно себя не контролировала. Я вся дрожала от желания. Мне хотелось оставаться обнаженной в объятиях Овида, покрывавшего меня поцелуями. Больше ничего не имело значения. Я растоптала свои обещания в вечной верности Тошану. Я вела себя так же бесстыдно, как течная кошка».

Напрасно она корила и бичевала себя: от живота к груди поднялась горячая волна. Закрыв глаза, она представила продолжение этих объятий, тот особый и невероятно волнующий момент, когда мужчина проникает в женщину, чтобы сделать ее своей и подарить наслаждение. Ее соски затвердели. Она с трудом сдержала стон.

— Мина, тебе плохо? — забеспокоилась Мадлен.

— Нет, все нормально! Может, небольшой жар или начало мигрени. Пойду отдохну полчасика.

— Ты права, так будет лучше, — согласилась ее подруга.

Эрмина с облегчением вошла в свою спальню, которую она делила с Кионой. В комнате было темно и достаточно тепло. Почти ненавидя себя и свое тело, игравшее с ней такие злые шутки, она раздраженно сняла с себя одежду. Оставшись обнаженной, женщина замерла перед зеркалом. Волосы, собранные в пучок на затылке, ее нервировали. Она распустила их и рассыпала по плечам.

— Тошан, — прошептала Эрмина. — Ты должен вернуться! Я хочу, чтобы ты был здесь, со мной.

Она внимательно вгляделась в свое отражение, почти заинтригованная красотой своих форм. Ее грудь показалась ей прекрасной и упругой, округлой, как два красивых яблока, с сосками клубничного цвета и шелковой кожей. Она коснулась руками стройных бедер, и взгляд ее голубых глаз опустился к тонкой талии и золотистому треугольнику между ног.

— Я так больше не могу, — простонала она. — Тошан, вернись ко мне, сделай мне ребеночка! Иначе я сойду с ума. Я не знаю, что со мной. Я чувствую себя шлюхой, потаскухой…

Она ударила себя по животу, рыдая от отчаяния. Желание отдаться мужу или Овиду превратилось в навязчивую идею, но она отказывалась удовлетворять себя сама, как делала иногда в ванной, тщательно заперев дверь.

— Я ненавижу тебя! — крикнула она своему отражению. — Я тебя презираю! Ты сучка, мерзкая шлюха!

В дверь постучали. Это была Мадлен, напуганная ее воплями.

— Мина! Мина, что с тобой? Я слышала, как ты кричишь, и это ужасные вещи! Милая моя, прошу, скажи мне, что тебя так мучает?

Тяжело дыша, Эрмина завернулась в атласный пеньюар и открыла дверь.

— Входи, — сказала она. — Прости, у меня просто сдали нервы. Я собиралась лечь в кровать.

Мадлен бросила взгляд на одежду, разбросанную по полу. Не говоря ни слова, она подняла вещи и повесила на спинку стула. В это время Эрмина скользнула в постель. Дрожа всем телом, она натянула одеяло до подбородка.

— Как у тебя получается все время быть спокойной и безмятежной? Я завидую тебе, Мадлен, что ты так хорошо переносишь одиночество! Должна тебе признаться, мне очень не хватает Тошана и нашей близости. Неужели тебе никогда не хотелось мужских объятий, ласк? О, прости меня! Я знаю, даже если ты не ушла в монастырь, ты все равно посвятила себя Господу.

Молодая индианка с задумчивым видом села на край кровати, скрестив руки на коленях.

— Меня изнасиловали в девять лет. С тех пор я испытываю к физической близости глубокое отвращение. Муж, которого выбрали мне родители, был очень грубым, я не знала, что такое нежность. А когда я родила дочь, он разозлился на меня за то, что это не мальчик. И мне снова пришлось терпеть эти мучения. Он надеялся, что я быстро забеременею. Тала спасла меня, посоветовав спрятаться у сестер из Шикутими. Там я научилась любить Бога Отца и Иисуса. Остальное тебе известно: мой приезд сюда, моя роль кормилицы и любовь, которую я испытываю к твоим дочкам и к тебе. Как-то вечером Шарлотта задала мне те же вопросы, что и ты. Она томится без мужчины, ей хочется семью, детей. Я не чувствую в себе такой потребности. Но если быть честной до конца, три года назад в течение нескольких недель мое сердце билось быстрее, когда я видела вашего друга Пьера Тибо. Ты это заметила?