Анри Труайя - Прекрасная и неистовая Элизабет

Он отпустил ее, пытаясь удержать на лице улыбку.

— Не надо кричать! Я понял… Я отваливаю!

В его глазах полыхала ненависть.

— Да, уходите, пожалуйста, — сказала Элизабет.

Он вышел не спеша, вразвалочку, как бы бросая девушке вызов царственной непринужденностью своего отступления.

Этот инцидент очень огорчил Элизабет. Она надеялась, что после приступа злости Жак успокоится и снова станет Для нее товарищем. Но за обедом он ни разу не взглянул в ее сторону. Она видела его в профиль. Затылок его был напряжен, он мало ел и много пил.

После десерта, когда клиенты пошли в холл, он демонстративно уединился и стал читать «Пти Дофинуа». Впрочем, у большинства мужчин в этот вечер была в руках газета. Во всех компаниях разговор шел на одну и ту же тему: мошенник международного класса по имени Ставицкий недавно покончил жизнь самоубийством на вилле в Шамони. Все пансионеры были согласны в том, что политическая поддержка, которой пользовался этот тип для своих махинаций, говорила о том, что власть прогнила. Произносились одни и те же имена: Гара, Тиссье, Далимье… Но по мнению господина Греви, это были мелкие сошки. Он задавался вопросом, хватит ли у правительства смелости разоблачить настоящих виновников. Элизабет, которую это дело не интересовало, была удивлена, услышав голос своего отца, обычно такого сдержанного, который с жаром вмешался в спор:

— Вы абсолютно правы, господин Греви! Наши парламентарии превратили республику в притон! Следовало бы гнать поганой метлой всю эту шваль!

— Да, мы живем в странную эпоху, — сказал толстый эльзасец. — По ту сторону Рейна Гитлер заставляет свой народ ходить строевым шагом, а что происходит здесь, у нас? Людей интересуют какие-то грязные похождения Виолетты Нозьер. Рассказывают, как Оскар Дёфрен — министр — был убит каким-то юнгой, который был якобы его партнером по удовольствиям. Обнаруживается, что некоторые государственные чиновники были связаны с ворами… Да! Куда идет Франция?

— К пропасти, к пропасти, мсье! — ответил Пьер.

Амелию беспокоило, что ее муж поддерживает пессимистические настроения клиентов, вместо того чтобы поддерживать в них желание как можно лучше провести свой отпуск. Так как он упорствовал в своем антикоммерческом поведении, она прошептала ему с милой улыбкой:

— Так ты идешь, Пьер? Наш стол уже накрыт.

И Амелия увела мужа в столовую, где они всегда обедали после всех пансионеров. Когда они ушли, мадам Лористон подошла к Элизабет и прошептала, краснея от смущения:

— Я хотела бы позвонить в Париж: Майо, 12–15.

В гостинице не было телефонной кабины. Единственный аппарат находился в кабинете администратора, в холле. Элизабет покрутила ручку, попросила номер и сказала:

— Придется подождать двадцать минут, мадам.

По выражению лица мадам Лористон можно было понять, что она приготовилась ждать вечность. Но звонок, раздавшийся через десять минут, заставил ее подскочить в полном напряжении.

— Не беспокойтесь, мадемуазель! — крикнула она Элизабет. — Это наверняка мне.

Она кинулась к телефону и приложила трубку к уху. Ее широкая радостная улыбка, появившаяся вначале, сразу погасла: на ее лице появилось выражение портнихи, держащей во рту булавки. Она положила трубку и сказала:

— Номер не отвечает.

Разговоры, стихшие, пока она держала телефонную трубку, снова стали громче. Мадам Лористон кивнула всем головой и поднялась в свою комнату, чтобы скрыть ото всех свое горе. Элизабет присоединилась к группе, в которой были сестры Легран.

— Ну и морду она скорчила! — сказала Сесиль. — Кому она звонила?

— Конечно, своему мужу, — ответила Элизабет.

— Да, — сказала мадемуазель Пьелевен. — Я немного поболтала с ней сегодня после обеда. Думаю, что она не очень счастлива в семейной жизни.

— Почему? — спросила Сесиль. — Он изменяет ей?

— Вам рано интересоваться такими вещами, дитя мое.

Сесиль прыснула от смеха, и Элизабет взглянула на нее с укором. Разве можно быть до такой степени веселой и беззаботной. И вдруг ей самой захотелось так же убежать ото всех, зарыться в своей постели под присмотром большой пихты. Но клиенты не торопились расходиться по номерам. А вежливость требовала того, чтобы Элизабет оставалась среди них до возвращения родителей.

Проснувшись, она была сильно удивлена тишиной, царившей вокруг. Холодный нос ткнулся ей в щеку, язычок лизнул подбородок — Фрикетта пришла за своей порцией ласки. Элизабет поиграла немного с собачкой, почесала ей брюшко и за ушками, нежно разгладила шерсть, закрывавшую ей глаза, затем вскочив с постели, побежала к окну и открыла ставни. Зеленые ветви пихты сгибались под тяжестью снежного покрова. Шел сильный снег. Не могло быть и речи о катании на лыжах сегодня утром. Элизабет вызвала звонком Леонтину, которая принесла ей завтрак на подносе. Фрикетта, как всегда, выпросила кусочек сахара и ушла грызть его на свою подушечку. Запах кофе с молоком распространился по комнате. Девушка откусывала от тоста, меланхолично глядя в окно на падающие хлопья снега. Так как она никуда не спешила, то уделила внимания больше, чем обычно, своему туалету. Затем она быстро написала поздравительные письма: пятнадцать строчек дедушке, пятнадцать строчек дядюшке Дени и Клементине.

В холле она увидела группу пансионеров, не знавших чем себя занять. Что делать в такое время? Одни читали, другие писали открытки или играли в бридж. Пьер и Антуан расчищали снег перед гостиницей. Сесиль и Глория подошли к Элизабет, стоявшей на крыльце, и предложили ей сходить в деревню, чтобы размяться.

— Антуан! — крикнула Элизабет, — на обратном пути мы заберем письма на почте!

— Спасибо, мадемуазель, — сказал он, выпрямившись. — Меня это очень устраивает, потому что здесь полно работы. Столько снега навалило за ночь, просто невозможно!

В это время Пьер продолжал сгребать снег, беря его на лопату большими блоками и отбрасывая далеко, справа от себя. Лицо его порозовело, он слегка задыхался, но был счастлив. Элизабет подошла к нему и поцеловала:

— Ты не очень устал, папочка?

— Да что ты? Я никогда не был в такой хорошей форме!

Снегоочиститель еще не успел разгрести дорогу на Глез. Девушки шли по девственно чистому снегу, проваливаясь в него при каждом шаге. Пушистые холодные бабочки летели им навстречу. Они смеялись, ослепленные этим снежным ласковым вихрем. С радостным лаем, высоко задирая лапы, за ними бежала Фрикетта. В деревне был базарный день. Перед церковью были натянуты холщовые навесы, защищавшие разложенные товары от снега. Грязновато-белые тенты контрастировали с белизной только что выпавшего снега. Хлопчатобумажные платья, жилеты, связанные из деревенской шерсти, пиджаки и брюки из бонневальского сукна, кастрюли, кофейники, обувь, белье — все эти товары лежали на морозном воздухе, а продавцы и покупатели пританцовывали на месте от холода и торговались на местном диалекте. Элизабет смотрела по сторонам, питая слабую надежду увидеть Кристиана. А Глории, думавшей о своем ежедневном письме, не терпелось зайти на почту и забрать письма. Огромный черный пес подошел к Фрикетте сзади и стал обнюхивать ее, но та с возмущением опустила обрубок своего хвоста и, сморщив нос, угрожающе зарычала. Пристыженный невежда удалился, и Фрикетта, обласканная девушками за хорошее поведение, зашла вместе с ними на почту.