Анри Труайя - Прекрасная и неистовая Элизабет

— А разве нельзя удлинить рукава, брюки, расширить пиджак?

— Нет, я посмотрела.

— Я доверяю Антуану, — сказал Пьер. — Он похож на крестьянина, и я считаю его сметливым.

Входная дверь глухо стукнула, и на пороге появился Антуан во всем зеленом.

— Спасибо, Антуан, — сказала Амелия, принимая протянутые ей письма. — А сейчас помогите Берте натереть полы. Только сначала переоденьтесь.

— Да, — сказала Элизабет, — было бы жаль испачкать такую красивую ливрею!

Когда он ушел, Амелия вскрыла конверты ножом для разрезания бумаги, быстро пробежала глазами несколько писем, затем вдруг выпрямилась и сказала победным тоном:

— Порядок! Греви возвращаются!

— Отлично! — воскликнула Элизабет. — Я так люблю кататься с Жаком на лыжах! Они приедут все вместе?

— Конечно. Господин Греви просит дать им те же номера, в которых они жили в прошлом году. Хорошо, что я не обещала мадам де Бельмон пятый номер.

— Но ты же оставила третий номер господину Жобуру, — сказал Пьер.

— Я поселю его в четырнадцатом. Ему там тоже поправится. Теперь у нас все номера будут заняты к праздникам. Кроме двух небольших номеров в пристройке, но я предпочитаю держать их в резерве на непредвиденный случай.

Делая вид, что слушает мать, Элизабет перебирала письма, лежавшие на столе.

Хорошо, что приедет Жак Греви. Но ему всего девятнадцать лет и для нее он будет только товарищем. Она надеялась найти в почте послание от Андре Лебрейя, двадцатичетырехлетнего студента из Алжира, который прошлым летом настойчиво ухаживал за ней. Он был высокого роста, брюнет, со смуглым лицом, очень белыми зубами и серьезным взглядом. Элизабет хотелось увидеться с ним вновь, но после того, как они расстались, он ей ни разу не написал. Вероятнее всего, он не намеревался вновь приехать в Межев. Она не опечалилась, а просто была разочарована. Этот флирт уже стал терять притягательную силу и теперь останется в ее памяти как одна из сезонных идиллий. Элизабет казалось, что прошло много времени с того момента, как она приехала в Межев. Конечно, ее родители были не в курсе этого ее увлечения.

— Надо принести в пятый номер два пружинных матраса, — сказала Амелия. — Я думаю, что дети, как обычно, будут спать в номере с бабушкой. Жак будет жить в двенадцатом. Родители в третьем. Я сейчас же им напишу, чтобы подтвердить…

На бланке красовался престижный заголовок:

«Гостиница «Две Серны» — летний и зимний сезоны. Все удобства. Горячая и холодная вода. Центральное отопление. Отменная кухня. Умеренные цены.

Директор-владелец: П.Мазалег».

Амелия быстро стала писать:

«Межев, 5 декабря 1933 г.

Дорогой клиент,

Держа в руках Ваше уважаемое письмо от 3-го сего года…»

Вся деловая переписка Амелия начиналась так:

«Держа в руках Ваше уважаемое письмо…»

— Тебе не кажется, что следовало бы сменить эту формулировку, мама? — спросили Элизабет. Это выглядит несколько нелепо.

— Я пишу как принято, — сказала Амелия, — и не понимаю, почему эта фраза не нравится тебе и кажется нелепой? Вместо того, чтобы критиковать меня, тебе следовало бы самой заняться перепиской.

Элизабет замолчала, чтобы избежать повторения некоторых упреков, когда ей трудно было оправдываться. Как объяснить своим родителям, что она с удовольствием согласилась бы стать секретаршей, если бы ей не надо было подчиняться этим невыносимым правилам орфографии? Заставляя себя писать слово без ошибок, она считала, что отказывается от своей независимости, что снова ходит в школу-интернат, где ей ставят плохие отметки из-за ее строптивости. Амелия закончила свое письмо «выражением своих самых приятных и лучших воспоминаний», подписала его: «Мадам П.Мазалег» и вложила в конверт проспект гостиницы с фотографией фасада, указанием цен и перечислением самых красивых мест для прогулок.

Она заклеила конверт, когда Эмильена пришла сказать, что стол накрыт. В отсутствие повара еду готовила Камилла Бушелотт. Персонал обедал в буфетной, а хозяева в уголке столовой, сидя напротив хаотично расставленных стульев. Экономка Леонтина надела свою служебную одежду: черное платье с маленьким воротничком, повязав белый фартук для того, чтобы прислуживать за столом. Пока она суетилась вокруг единственного накрытого стола, Элизабет заметила, что ее родители и она были первыми клиентами «Двух Серн».

После десерта Пьер встал, потянулся и, зевнув, проворчал:

— Сейчас мы с Антуаном принесем в пятый номер два пружинных матраса.

— Нет, Пьер! — воскликнула Амелия. — Не сразу после обеда! Сначала отдохни.

— Да это же ерунда, — сказал он. — Работы на десять минут.

Взгляд Амелии стал властным:

— Не настаивай, Пьер. Тебе следует быть разумным. Иначе ты не сможешь заснуть.

Так как отец все еще не поддавался на уговоры матери, Элизабет в свою очередь вмешалась в разговор:

— В любом случае, папа, еще слишком рано переносить матрасы на место. Берта еще не натерла пол мастикой.

Он подчинился:

— Ну ладно, я умолкаю и иду спать. А матрасами займемся потом.

— Конечно, у тебя еще достаточно времени, — согласилась Амелия.

Он вышел медленным шагом, опустив голову. Леонтина принесла кофе, на который Пьер не имел права из-за запрета врача. Когда служанка ушла, Элизабет прошептала:

— Я умоляю тебя, мама, не командуй папой, как маленьким мальчиком!

— У него мозгов меньше, чем у ребенка, когда речь идет о его здоровье, — ответила Амелия, пожав плечами. — Ты же отлично знаешь, что ему надо беречь себя, избегать слишком больших нагрузок. Пока он будет спать, я попрошу Берту и Антуана поднять матрасы на второй этаж. Они оставят их в коридоре.

— Не делай этого, мама! — сказала Элизабет, скрестив руки на груди.

— Почему?

— Папе будет так неприятно увидеть, что обошлись без него!

— Это ребячество, Элизабет. Я не хочу, чтобы у твоего отца снова начались головокружения и головные боли.

— Но мама, у него их давно уже нет! Он так изменился после нашего приезда в Межев! Не знаю, может это горный воздух так на него хорошо действует, или его развлекает его работа в гостинице, но я нахожу, что он просто помолодел. Смотри, какой он веселый, энергичный, ни на что не жалуется.

— Если бы ты знала его до ранения! — сказала со вздохом Амелия.

— Поверь мне, мама, если доктор позволяет папе жить так, как ему нравится, мастерить что-нибудь целыми днями, водить машину, значит, он считает, что папа совсем выздоровел!

— Ох уж эти мне доктора! — сказала Амелия, отпив глоток кофе. — Я доверяю больше своей собственной интуиции, чем медицине.

Элизабет посмотрела матери прямо в глаза и произнесла серьезным тоном:

— Да, мама, но с твоей интуицией ты не отдаешь себе отчета в том, что вместо того чтобы подбодрить отца, вернуть ему уверенность в себе, ты постоянно напоминаешь ему о том, что ему лучше было бы забыть. Он так рад будет сообщить нам, что вместе с Антуаном они запросто подняли наверх два матраса.