Хизер Макэлхаттон - Маленькие ошибки больших девочек

Ты знакомишься с человеком по имени Эрик, милым и нежным, и начинаешь с ним встречаться. Он ответственный, относится к тебе с уважением и, к твоему большому облегчению, не возражает против добрачного секса. Вы регулярно ходите вместе в церковь, и, должно быть, Бог тоже выполняет свои обязательства по вашему договору, потому что образ Элен-Эллен посещает тебя все реже и ты больше никогда ничего не слышишь ни об австралийцах, ни об итальянской полиции.

Хотя ты встречаешься с Эриком и все идет просто отлично, со временем ты влюбляешься в пастора Стива. Вначале ты думаешь, что просто под впечатлением от того, как легко он может формулировать самые сложные мысли о духовности и гармонии, но потом осознаешь, что хотя искра, пробегающая между вами, может, и не священного толка, она определенно божественна.

Ты ищешь предлоги, чтобы побыть с ним рядом. Ты добровольно занимаешься всем подряд, вплоть до мытья туалетов. Тебя посещают фантазии о том, как ты целуешь его, — ты сопротивляешься им, но не можешь устоять. Потом однажды в воскресенье, после одной особенно воодушевляющей проповеди, ты задерживаешься дольше обычного, чтобы убрать на кухне, и в пустой темной столовой натыкаешься на пастора Стива. Он улыбается. «Это ты?» — спрашивает Стив. Его лицо так близко к твоему, что ты можешь ощутить его дыхание на своих губах. Он хочет поцеловать тебя… Ты хочешь поцеловать его…

Если ты поцелуешь пастора Стива, перейди к главе 136.

Если ты не станешь его целовать, перейди к главе 137.

Ты идешь в комнату План в четверть первого, услышав, что на улице зарычали собаки. Неужели ты действительно это сделаешь? Ты на цыпочках крадешься в коридор, проходишь через притихшую гостиную, мимо строгой фотографии дедушки Рашида, по пути вспоминая, не было ли в индийской культуре обычая делать женское обрезание, и ты почти уверена, что было. Старик на этой фотографии выглядит как чемпион по обрезанию клитора. Ты готова побиться об заклад, что он скорее сжег бы вас на костре у реки, чем допустил бы то, что скоро произойдет.

Илан спит на своей постели или притворяется спящей. Ты не видишь ее глаз, но слышишь, как она дышит. В твоей голове проносятся тысячи мыслей. Матрас мягкий, он прогибается, когда ты садишься, осторожно, стараясь не потревожить ее, и кладешь руку на ее мягкое, поднимающееся бедро. Ты начинаешь дышать в такт с ней и ложишься рядом. Вы долго лежите так, ровно дыша. Через некоторое время она накрывает твою руку своей ладонью. Ее рука дрожит. Она холодная.

Она поворачивается и прижимается лицом к твоему лицу, облизывает твои губы, как будто они липкие от мороженого. Ты сдерживаешь ее, пока хватает терпения. Вы обнимаетесь, катаетесь по постели, ее руки у тебя под юбкой, ее пальцы скользкие и влажные. Время останавливается, когда вы сминаете хлопковые простыни, потеете, ублажая друг друга. Ляжки, бедра, груди и вздохи.

Ты, должно быть, заснула и просыпаешься от того, что кто-то трясет тебя и вопит. Ранний утренний свет пробивается через окно. Илан стоит, натянув на себя простыни, а ее отец кричит что-то на хинди. Он делает шаг вперед и дает ей пощечину. Тут ты выбираешься из постели и выбегаешь в коридор. Там тоже кричат и мечутся, мать плачет. На тебя тоже орут — ее брат хватает тебя за волосы и тащит к парадной двери. Где Рашид?

Тебя выпихивают на улицу, твои вещи вылетают следом, чемодан раскрылся, белье падает в сточную канаву. Рашида нигде не видно.

Если ты едешь в аэропорт, перейди к главе 246.

Если ты отправляешься на поиски Рашида, перейди к главе 247.

Ты не идешь в комнату Илан. Это было бы забавно, возбуждающе и, может быть, даже сексуально, но ты не можешь заставить себя сделать это. Утром за столом во время завтрака ты избегаешь смотреть на нее. Она ест тост с ярко-красным вишневым джемом, смотрит сердито и одновременно игнорирует тебя.

Мать Рашида говорит тебе, что он рано утром пошел на Коннот, старый открытый рынок на другом конце города. Ты хочешь уйти, чтобы избежать взгляда Илан, и остро нуждаешься в предлоге, поэтому врешь, что он просил тебя там с ним встретиться. Так что после некоторой заминки семья предоставляет тебе свою машину с шофером: «Если не сможешь его найти, сразу же возвращайся сюда. На рынке нельзя находиться одной».

Вы проезжаете мимо переполненных городских автобусов, чадящих мопедов, намокших от дождя постеров болливудских фильмов («Играй, как Бекхем», «Падосан», «Силсила», «Девдар», «Лагаан»), военных грузовиков, разрушающихся храмов и толп попрошаек. Наконец вы останавливаетесь на Коннот Плэйс, и ты выходишь из пыльного лимузина (вовсе не как индийская принцесса — роскоши и блеска в твоем облике столько же, сколько у старухи, вылезающей из цыганской кибитки). Водитель говорит, что тебе стоит поискать Рашида в северной части рынка, где торгуют табаком, — там он обычно покупает себе сигареты. Ты проходишь сквозь лабиринт лотков, на которых продаются ткани, жареный арахис, обезьяны, бархатцы и латунные заварочные чайники.

В конце концов ты добредаешь до грязной старой палатки, алюминиевый каркас которой обтянут голубым брезентом. Рашид сидит за карточным столиком, курит сигарету, на нем шарф из зеленой ткани, расшитый блестками. Он рассеянно трет ткань между пальцами, словно пытается почувствовать свою оборотную сторону, как будто Алюэтта может материализоваться из этих блесток.

«Привет», — говоришь ты, усаживаясь рядом с ним.

Он предлагает тебе яблоко из маленького белого бумажного пакета. «Хочешь? — спрашивает он, протягивая его тебе. — Вкусное». Ты берешь яблоко и ешь его. Оно чистое и прохладное — в нем есть все, чего так не хватает на этом жарком душном рынке. Вот бы забраться под упругую кожицу яблока и жить там. Хорошее зеленое яблоко, далекое от общей суматохи.

Вы идете через толпу людей и выходите на извилистые улочки. «Не следовало мне приезжать, — говорит он. — Моя семья знает, кто я. Амиль просто хотела смутить меня и опозорить перед дедушкой». Он поворачивается лицом к каменной стене, тяжелые слезы капают с его черных влажных ресниц: «Ты должна ехать домой».

Он вытирает глаза шарфом с блестками: «Мы пойдем туда и заберем твои сумки. Я отвезу тебя в аэропорт, ты здесь больше не останешься. Я буду дома через неделю, когда закончится оплакивание».

— Ты остаешься?

— Ради дедушки.

Ты летишь домой одна. Квартира без Алюэтты теряет свой блеск. Она выглядит не эксцентричной, а нелепой, неуютной, заставленной вещами. Ты чувствуешь себя не очень хорошо. У тебя мигрень, озноб, боли в животе. Сперва ты думаешь, что плохо перенесла разницу во времени, потом думаешь, что простудилась. У тебя темная моча. Ты все время лежишь, не можешь есть. Ты только спишь, спишь, спишь… Алюэтта приезжает через тринадцать дней; когда она тебя видит, у нее перехватывает дыхание. Она дает тебе зеркало, в нем маячит зеленовато-желтое лицо. Она немедленно отвозит тебя в больницу.