Генри Вуд - Замок Ист-Линн

— За кого Вы меня принимаете?

— Это было бы жестокой несправедливостью по отношению к Люси. Она этого не заслуживает. Эта несчастная леди сама во всем виновата; пусть же ее грех умрет с нею вместе. Никогда не говорите с Люси о ее матери.

В этот момент юный лорд смахнул навернувшиеся на глаза слезы.

— Нет, я часто буду говорить с ней о ее матери, когда она станет моей женой. Я расскажу ей, как любил леди Изабель — никого, кроме самой Люси, я не любил так, как ее. Чтобы я упрекал Люси за ее мать! — горячо добавил он. — Вы не понимаете, мадам, что именно за ее мать я и люблю ее!

— Берегите же ее, любите всегда, если она будет Вашей, — сказала леди Изабель, крепко сжав его руку. — Нельзя не выполнить просьбу умирающего!

— Я обещаю Вам. Однако послушайте, мадам, — он внезапно притих, — что Вы имеете в виду? Вам стало хуже?

Ничего не ответив, мадам Вин скользнула в свою комнату. Когда она в сумерках сидела и дрожала, завернувшись в шаль — несмотря на жаркую летнюю погоду — в серой гостиной, кто-то постучал в дверь.

— Войдите, — безразлично отозвалась она.

В комнату вошел м-р Карлайл. Она встала с бешено бьющимся сердцем и, совершенно смутившись, хотела придвинуть кресло для него, однако он удержал ее и попросил сесть.

— Миссис Карлайл рассказала мне, что Вы просили отпустить Вас, поскольку Ваше здоровье слишком расстроилось, чтобы Вы продолжали работать у нас.

— Да, сэр, — чуть слышно ответила она, сама толком не ведая, что ответила.

— Так что Вас беспокоит?

— Я полагаю… главным образом… слабость, — запинаясь, выговорила она.

Лицо ее сделалось серым, как стены гостиной. Своей мертвенной бледностью она напоминала Уильяма в день смерти, а голос ее звучал настолько глухо, что м-р Карлайл встревожился:

— Вы же не… Уж не заразились ли Вы от Уильяма, ухаживая за ним? — невольно воскликнул он. — Я слышал, такое случается.

— Заразилась от него! — отозвалась она. — Скорее уж…

Она вовремя спохватилась и не произнесла тех слов, которые готовы были сорваться с ее языка: «Скорее уж он унаследовал эту болезнь от меня». Вместо этого она принялась что-то лепетать о своей дурной наследственности.

— Как бы то ни было, Вы заболели в Ист-Линне, ухаживая за моими детьми, — решительно продолжал м-р Карлайл, когда ее голос затих, — и поэтому Вы должны позволить нам сделать все возможное для восстановления Вашего здоровья. Почему Вы не хотите показаться врачу?

— Доктор ничем не поможет мне, — тихо ответила она.

— Разумеется, если Вы не проконсультируетесь с ним.

— Право же, сэр, доктора меня не вылечат и… не продлят мою жизнь, я полагаю.

М-р Карлайл немного помолчал.

— Вы думаете, Ваша жизнь в опасности?

— Непосредственной опасности нет, сэр. Я лишь знаю, что долго не проживу.

— И, тем не менее, Вы не желаете показаться врачу! Мадам Вин, Вы должны знать, что я не могу позволить такому свершиться в моем доме. Подумать только: при опасной болезни обходиться без помощи врача!

Что ей было сказать? Сказать, что ее болезнь — в душе, что врачи не лечат разбитые сердца? Увы, этого она не могла сделать. Она молча сидела, полузакрыв лицо рукой, укутанная в шаль по самый подбородок. Даже обладая зрением Аргуса, даже при свете дня м-р Карлайл не смог бы как следует разглядеть ее черты. Впрочем, она отнюдь не разделяла нашей уверенности: в присутствии м-ра Карлайла ее никогда не покидал смутный страх перед разоблачением, и потому ей очень хотелось закончить этот разговор.

— Впрочем, если Вы желаете, сэр, я могу показаться м-ру Уэйнрайту.

— Мадам Вин, я столь бесцеремонно вторгся к Вам, чтобы сказать следующее: Вы просто обязаны показаться ему, а если потребуется — и доктору Мартину тоже.

— Ах, сэр, — ответила она с загадочной улыбкой. — М-ра Уэйнрайта будет вполне достаточно. Другого врача не потребуется. Завтра же пошлю ему записку.

— Не беспокойтесь. Я еду в Вест-Линн и пришлю его. Позвольте мне настоять на том, чтобы Вы не пожалели никаких усилий. Все слуги в Вашем распоряжении для того, чтобы обеспечить Вам должный уход. Миссис Карлайл сказала, что до ее возвращения вопрос о Вашем отъезде остается открытым…

— Прошу прощения, сэр. Мы условились, что я вольна уехать, как только вернется миссис Карлайл.

— Именно это она и сказала мне. Однако позвольте все же выразить надежду на то, что к этому времени Вы будете чувствовать себя лучше и измените свое решение. Ради моей дочери, мадам Вин, я всем сердцем буду на это надеяться.

Он поднялся и протянул ей руку. Ей оставалось лишь сделать то же самое, низко опустив голову. Он задержал ее руку в своей и участливо спросил:

— Как мне отплатить Вам, как отблагодарить Вас за Вашу любовь к моему бедному мальчику?

Сквозь очки она увидела его нежные глаза, увидела грустную и добрую улыбку на губах — которые когда-то принадлежали ей, — когда он склонился к ней. Она отчаянно вскрикнула, зарделась, и, схватив свободной рукой свой новый шелковый передник, обшитый черным траурным крепом, закрыла им свое лицо.

Он неправильно истолковал ее отчаяние.

— Не печальтесь о нем. Его душа успокоилась. Спасибо, огромное спасибо за Ваше сочувствие.

Еще раз пожав ее руку, м-р Карлайл вышел из комнаты. Она же, уронив голову на стол, в который уже раз взмолилась о приходе смерти, милосердной избавительницы от земных страданий.

М-р Джиффин буквально светился, как, впрочем, и его дом: оба были в полной готовности принять мисс Эфи Хэллиджон, которой предстояло стать миссис Джиффин в самом ближайшем будущем. М-р Джиффин уже несколько дней не видел Эфи, поскольку просто не имел возможности встретиться с ней с того самого дня, когда в Линборо завершился памятный всем нам судебный процесс. Каждый вечер преданный жених являлся к ней с визитом, но его не впускали в дом, неизменно отвечая, что мисс Эфи нет дома, хотя он прекрасно видел, что предмет его страсти преспокойно красуется в окне. М-р Джиффин, подавив по мере сил разочарование, тут же впадал чуть ли не в экстаз от восхищения, поскольку приписывал подобное поведение невероятной скромности своей невесты, предпочитавшей стыдливое уединение накануне бракосочетания.

— И ее пытались опорочить! — возмущенно говаривал он в подобные мгновения.

И вот, наконец, в один прекрасный день, когда сам м-р Джиффин, его продавец и его магазин, равно как и весь товар, выставленный в нем, являли собой радующее глаз зрелище — особенно это касалось изумительного бекона со специями — наш жених, бросив взгляд на противоположную сторону улицы, увидел, как мимо проплывает его любимая. Эфи в этот день оделась по последней моде. Вообразите, читатель: бледно-лиловое шелковое платье с восемнадцатью оборками, тысячи полторы-две металлических пуговиц, буквально слепивших глаза, «зуавский» жакет, расшитый золотом, черная соломенная шляпка без видимых признаков полей, красующаяся прямо на макушке и украшенная спереди тем, что утонченные модистки любят называть «plume de cog» [27] Петушиное перо (фр.) , однако, своей высотой и размером оно вполне могло сойти за самого «cog» [28] Петух (фр.) ; белое страусиное перо, обвивающее сей головной убор и венчающее его сзади и, наконец, украшенная блестками сетка для волос, спускающаяся до самого пояса. Да, в этот день Эфи выглядела просто потрясающе и, случись мне иметь под рукой фотографический аппарат — кажется, так его называют, — Вы, читатель, тоже смогли бы полюбоваться этим великолепием. Джойс стало бы плохо, если бы она, по несчастной случайности, наткнулась на Эфи в таком виде.