Николай Новиков - Предвыборная страсть

— Я лучше твоей жены, милый? Лучше? — яростно хрипела, почти переходя на завывание, Анжела.

— Пожалуйста, не напоминай мне об этой мымре, — взмолился Агеев. — Ты фантастическая женщина, я люблю тебя, Анжела! Только ты властительница моего сердца…

— Тебе хорошо со мною, Боренька?

— Прекрасно… — Он ласково сжал напрягшиеся соски ее грудей, опустил ладонь ниже, погладил упругий, гладкий живот, еще ниже, накрывая удивительный оазис в белом безмолвии. Анжела подняла глаза, вдруг заблестевшие от непрошеных слез.

— И это принадлежит какому-то мэру?.. — Анжела не в силах была оторвать восхищенного взгляда от широкой, поросшей густыми черными волосами груди Агеева.

— Тебе… это все принадлежит тебе, моя королева, моя волшебница…

— Ой, — простонала Анжела и потянулась губами к его животу. И уже добравшись туда, еще раз простонала: — Ой, умираю!

— Не умирай, моя звездочка…

Комната медленно остывала.

Утробные звуки, метавшиеся над огромной кроватью, раскалявшие воздух в комнате — хриплые стоны, невнятное бормотание, причмокивание и чавканье, скрип и скрежет, вопли восторга и прерывистое дыхание, легкие шлепки и звонкий смех — плавно отплывали в темные углы, рассеивались, превращались в ничто…

Агеев ушел. Он опасался, вдруг его фря дома, ваяет завтрашнюю речь. Что, если в это время позвонит директор Стригунов и выяснится, что рабочий день закончился два часа назад? Нужно будет Борису придумывать, где был, а придумывать не хочется. После сумасшедшего часа блаженства сил осталось только, чтобы добраться до любимого дивана…

Анжела нежилась под голубым одеялом, еще чувствуя на губах терпкий вкус прощального поцелуя Бориса. Еще теплым было место рядом, где он лежал после всего, ласково поглаживая пальцами шелковую кожу ее живота. Нужно было вставать и идти в ванную, выпрыгнуть из-под одеяла, как это сделал он. Выпрыгнул, а она потянулась, схватила обеими руками предмет его особой гордости и дурачилась, тормошила, поглаживала, как птенчика, пощипывала, целовала, пока не превратился птенчик в могучего орла. И так увлекла ее эта игра, что испытала новый, самый сильный приступ желания. Вместе с ним. Он стоял с закрытыми глазами и стонал так громко, что, наверное, соседи переполошились. Ну и пусть!

…Ей не хотелось выпрыгивать из-под одеяла. Ни выпрыгивать, ни выбираться, ни выползать… Это означало навсегда расстаться с Борисом, ведь сегодня, наверное, было их последнее свидание.

Они встречались почти год. Вначале редко, раз в месяц; потом все чаще и чаще… Была ли это любовь? Анжела не знала. Но в последнее время она откровенно скучала без Бориса, с нетерпением ждала встреч с ним. Когда они оставались вдвоем в этой квартире-спальне, ей не нужно было играть беззаботную красавицу, искусную любовницу, как с другими мужчинами. Она и в самом деле была счастлива и беззаботна. А уж какой любовницей была, получая от своих выдумок несказанное удовольствие! Да и ему не нужно было играть мужественного, галантного рыцаря. Он таким и был рядом с нею.

Когда выберется (выпрыгнет, выпорхнет) из-под одеяла и встанет под горячий, потом холодный, потом снова горячий душ, все это останется в прошлом.

Слезы выступили на глазах у Анжелы. Она всхлипнула, уткнулась в подушку. Он и не подозревает, что скоро ему нужно будет придумывать не причину своей задержки, а что-то более серьезное. Что? Этого она не знала. И знать не хотела. Догадывалась, большие люди затеяли большие игры; ей до них нет никакого дела. Спасибочки!

То, что она сделала, уже опасно для жизни. А сделала она дрянное дело — предала Бориса…

А он ничего не понял. Когда она наконец выпустила из влажных ладоней возмужавшего птенца, присел на край кровати, посмотрел изумленными глазами, только и смог вымолвить: «Ты сегодня бесподобна, лапуля…» Конечно, бесподобна, потому что чувствовала свою вину. А он сам? Еще больше, чем она. И злость, и обида смешались в ее сердце. И недоумение. Действительно ленивый! Сорок лет человеку, а главное для него, как бы жена чего не заподозрила. В такое-то время, когда люди власть делят, когда готовы глотки друг другу перегрызть!

И все же отвратительно было на душе.

Заскрежетал, а показалось, загромыхал, ключ в замочной скважине двери. Анжела перевернулась на спину, смахнула слезы и торопливо натянула одеяло до подбородка.

В комнату вошел невысокий парень лет тридцати. Его почти квадратную голову украшал короткий русый «ежик», во взгляде небольших серых глаз легко читалось красноречивое предупреждение: вякнешь — убью! Вряд ли именно это он хотел сказать Анжеле; скорее всего родился с таким взглядом и умрет с ним. Тут уж ничего не поделаешь.

Это был хозяин ресторана и казино «Кавказ» Василий Левицкий, больше известный под кличкой Лебеда.

— Как дела? — осведомился он, вразвалку подходя к кровати. — Дала… стране угля, мелкого, но много?

— Зачем ты меня впутываешь в свои игры? — жалобно проскулила Анжела, ощущая себя голой и жалкой под жестким взглядом. Одеяло как бы исчезло.

— Ну, ты даешь, детка, — хмыкнул Лебеда. — Какой-то шакал трахает мою телку, а я смотреть должен?

— Он не шакал, — робко возразила Анжела. — Хороший человек, а я не твоя телка, между прочим.

— А чья же? Ну, прикинь, детка, кто ты тут без меня? Все контролирую здесь я. И защищаю тебя, между прочим, тоже я. Короче, не скули, я же на многое не претендую. Хочешь балдеть с ним — не возражаю. А сегодня — это дело. За него нам обещают агромаднейшие перспективы в очень даже замечательном городе Москве. Грех отказываться.

Анжела промолчала. Что можно сказать, если дело вовсе не в том, чья она, а в том, кто она без Лебеды?

Он резко откинул одеяло, с минуту задумчиво разглядывал ее обнаженное тело, лениво ковырнул грязным пальцем там, где совсем недавно ласково блуждали пальцы и губы Бориса, вытер палец об одеяло, одобрительно кивнул:

— Классно постаралась, детка. Сегодня можешь не ходить на работу и завтра тоже. Свои бабки ты заработала честно.

Лебеда подошел к журнальному столику, бросил рядом с бокалами пачку пятидесятитысячных купюр.

— Два «лимона», как и обещал. Видишь, свое слово держу. А ты не забудь язык держать на привязи. Дело серьезное, сболтнешь лишнее — голову оторвут. Я сам это и сделаю.

Девушку бил озноб, но натянуть одеяло без разрешения не осмеливалась. Лебеда взял в руки бутылку, взболтал шампанское и, прикрыв горлышко большим пальцем, направил пенистую струю на Анжелу.

— Ой, не надо, пожалуйста! — заверещала она.

— Все, что надо, сказала? Про его жену? — Лебеда допил оставшееся в бутылке вино.

— Да.

— Нормалек, — вытер ладонью губы, швырнул пустую бутылку на ковер.