Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга первая

— Послушай, женщина, — обратился к ней Ив, — прошу тебя, поменьше шума, займись-ка лучше своим варевом, а если ты и дальше будешь утомлять мне уши своей болтовней, мне придется отрезать твои и повесить их себе на шею как украшение…

Женщина с ворчанием вернулась к себе в хижину. Ив последовал за нею. Жалкий фитиль, опущенный в заполненный наполовину маслом сосуд из выдолбленной тыквы, распространял какой-то хилый свет, которому никак не удавалось проникнуть сквозь густой дым, заполнявший всю комнату.

На земле лежала постель — убогая пальмовая циновка. Шаткий стол, две скамейки, вырубленные прямо из цельного ствола тропического бавольника, да немного кухонной утвари составляли все убранство этого скромного жилища.

Эта женщина и была та самая Жозефина Бабен. Ей было лет сорок от роду, и у нее имелась борода, достойная любого мушкетера, ибо тропический климат с таким же успехом способствовал развитию волосяного покрова, как и буйному распространению растительности. Вся она состояла из одних округлостей. Груди, зад, ляжки, икры — все было как бы надутое и имело шаровидную форму, так что с первого же взгляда бросалось в глаза, что, остановив свой выбор на этой пышной и все еще не утратившей своеобразной миловидности вдовушке, Лефор лишь следовал советам пирата Барракуды, считавшего самым наиважнейшим достоинством женщины размеры ее крупа.

Жозефина Бабен опустила ложку в котел и принялась помешивать суп, который распространял вокруг весьма аппетитные запахи. Однако при этом она ни на минуту не прекращала ворчать. Ив скорее догадывался, о чем она вещала, чем действительно прислушивался к ее словам.

— Ни стыда, ни совести! — бубнила женщина. — Ну как есть ни стыда, ни совести! Это же какой позор — таскаться с самой распоследней падалью на острове! Ни дать ни взять, вылитый мой покойный муженек! Все они друг друга стоят, эти мужчины!

— Нехорошо, — проговорил Ив поучительно и размеренно, — очень нехорошо, когда женщина болтает у очага… А еще хуже, если она курит трубку, когда помешивает свою стряпню!

— А что бы я еще, интересно, делала, если бы не курила эту самую трубку, а? Ведь уже неделя прошла, как я тебя поджидаю, и ведь одному Богу известно, где тебя черти носили, пес ты поганый!

— Эй, Жозефина! — как-то вдруг примирительно проговорил он. — Уж не хочешь ли ты сказать, что ты беспокоилась о своем старом канделябре?

Она оставила свою ложку, подошла к нему поближе и почти ласково сказала:

— А что же в этом удивительного! Тут такие дела творятся! Здесь убивают, там поджигают!.. До чего дожили! Как сказал бы мой покойный муженек, хорошая работенка, и это когда денежки достаются с таким трудом!..

— Ладно, женщина, расскажи-ка мне лучше, что ты об этом слышала… И возьми вон ту тыквенную плошку да налей мне этого твоего супа, который так аппетитно пахнет! Тысяча чертей! У меня от голода уже все кишки перевернулись, а от этой твоей стряпни вся глотка полна слюней!..

— Ну ладно уж! — промолвила умиротворенная Жозефина. — Между нами говоря, в Прешере была какая-то потасовка! Похоже, они хотели поджечь склады компании островов… Да только у них ничего не вышло, потому что колонист Ланске как примется стрелять из пистолета… Но им все-таки удалось обчистить часть складов, и теперь вроде настал черед поджидать их интенданту Лесперансу.

— Отлично! — бросил Лефор, потирая руки. — Будьте здоровы, мадам генеральша! А теперь ступайте к своему Лапьерьеру, и дьявол меня забери, если вам вдвоем удастся остановить этот мятеж!

Жозефина поставила перед Лефором тыквенную миску с дымящейся жидкостью, дала ему свою ложку и ошеломленно потеребила бороду.

— Что-то у тебя больно уж довольный вид! — заметила она. — Что это с тобой? Всякий раз, когда ты ни заговоришь об этой генеральше, у тебя всегда делается вот такой счастливый вид! Ты бы лучше поберегся! И эта шлюха поганая тоже пусть остерегается! Я не позволю отнимать у меня моего мужчину! Лучше уж убью вас обоих, и дело с концом!

— Ты, женщина, лучше уж заткни-ка свою глотку трубкой, так ты, по крайней мере, будешь поменьше болтать языком, а стало быть, не рискуешь наговорить слишком много глупостей! А теперь послушай-ка лучше, что я тебе скажу: генеральша и я, в общем, мы с ней повздорили… Она хочет, чтобы меня уволили со службы… Так что в данный момент я уже больше не солдат… Правда, об этом еще никому не известно, но ведь я всегда наперед всех узнаю все новости форта… Так что мятежники могут спалить Лесперанса вместе с его домом, снести форт и дотла разорить компанию, не мне им мешать!

— Вот до чего дошло! — побагровев от злости, воскликнула Жозефина. — Ну и дела! Мужчина, который готов перерезать глотку первому встречному, который кричит всем и каждому, что он друг генерала, и вот теперь, вы только на него посмотрите, берет и встает на сторону мятежников, разве не так? Я всегда говорила: с того самого дня, как ты впервые переступил порог того дома, ты будто и стыд свой на шпорах туда унес!

Она слегка отдышалась и продолжила в том же тоне:

— Что говорить, эта женщина и мне тоже не по нутру! Да и этот твой Лапьерьер не меньше… Но я все думаю о бедном генерале, который сейчас в плену, у нас на острове все его так любят, а он ничего не может для нас сделать. Какое же проклятое отродье — все эти мужчины! Хоть бы один нашелся, кто бы защитил генерала, пока его здесь нет! Ни одного! Даже ты и то предал!

Пока она говорила, Лефор о чем-то глубоко размышлял.

— Черт меня побери, если это не чистая правда! — воскликнул он вдруг с видом человека, которому вдруг только что открылась истина и он воочию увидел перед собою ее неоспоримые доказательства. — Тысяча чертей! Ведь так оно и есть, будь генерал здесь, все произошло бы совсем по-другому! Ведь не он же сам уволил со службы своего офицера Лефора! Тысяча чертей! Так ведь это же все меняет!

Лефор вскочил из-за стола, так и не попробовав супа. Жозефина тотчас же кинулась ему на шею.

— Куда ты? — спросила она. — Куда это тебя опять понесло?

— Мне надо срочно повидаться с капитаном Байарделем.

— Никуда ты не пойдешь, — приказала она. — Все эти прохвосты только и мечтают, как бы завлечь тебя в какую-нибудь скверную передрягу. Нет уж, лучше оставайся со мной, так вернее!

— Окаянная женщина! Что ж ты говоришь то одно, то другое, так должен я защитить генерала или нет?

— А он хотя бы поблагодарит тебя за это?

— Этого я не знаю. Но одну вещь я знаю наверняка — здесь запахло жареным, и я не хочу, чтобы потом говорили, будто Лефор не поспел к обеду. Я сам, женщина, собственноручно до отвала накормлю их порохом той самой ложкой, что всегда висит у меня на поясе!